Форум » Материалы » Фантастика и вокруг 2 » Ответить
Фантастика и вокруг 2
Лена М.: Продолжение темы, что предназначена для обнародования материалов, так-иначе посвящённых тем-иным аспектам фантастики и вокруг неё...
Ответов - 40
Лена М.: ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОЭТИКИ Петрозаводский государственный университет (Петрозаводск) Год: 2016 Том: 4 Тема выпуска: Поэтика фантастического Захаров В.Н. ФАНТАСТИЧЕСКОЕ: АКСИОМЫ, ПАРАДОКСЫ, ПРОБЛЕМЫ, с. 7-26 Мальчукова Т.Г. О ФАНТАСТИЧЕСКОМ В АНТИЧНОЙ СЛОВЕСНОСТИ, с. 27-52 Есаулов И.А. ФАНТАСТИЧЕСКОЕ - ЧУДЕСНОЕ - РЕАЛЬНОЕ В ПОЭТИКЕ И ПРОЗАИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ: ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ, с. 53-71 Неёлов Е.М. СКАЗКА - ЛОЖЬ?, с. 72-85 Кошелев В.А. СКАЗКА ЛОЖЬ В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ ПУШКИНА, с. 86-99 Захарова О.В. ИЗ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ФАНТАСТИКИ В РУССКОЙ КРИТИКЕ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ 1820-1970-Х ГОДОВ, с. 100-117 Ковтун Е.Н. МИР БУДУЩЕГО В СОВРЕМЕННОЙ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКЕ: СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ МОДЕЛИ, с. 118-135 Лызлова А.С. AB OVO: О СЕМАНТИКЕ СКАЗОЧНОГО ОБРАЗА, с. 136-152 Соболева А.Б. ЖАНР ВИДЕНИЙ В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ АЗБУЧНОГО ПАТЕРИКА), с. 153-169 Гонсалес А.А. «ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ» И «ДВОЙНИК», ИЛИ ЕЩЕ РАЗ О ФАНТАСТИКЕ ДОСТОЕВСКОГО (ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ ПЕРЕВОДЧИКА), с. 170-183 Маркова Е.И. ТРАНСФОРМАЦИЯ СЮЖЕТА О СОТВОРЕНИИ МИРА В ПОЭМЕ НИКОЛАЯ КЛЮЕВА «МЕДНЫЙ КИТ», с. 184-197 Заваркина М.В. ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА, с. 198-210 Агапитова Е.К. ФОЛЬКЛОРНО-СКАЗОЧНАЯ ТРАДИЦИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ И.А.ЕФРЕМОВА, с. 211-221 Неронова И.В. РАННЕЕ ТВОРЧЕСТВО БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ: ПОИСК ИНДИВИДУАЛЬНОГО СТИЛЯ, с. 222-235 Мехралиева Г.А. ИГРОВОЙ ПРИНЦИП СКАЗОЧНОЙ ПОЭТИКИ ЛЮДМИЛЫ ПЕТРУШЕВСКОЙ, с. 236-246 Шилова Н.Л. ФОЛЬКЛОРНАЯ ФАНТАСТИКА В «КИЖСКИХ РАССКАЗАХ» ВИКТОРА ПУЛЬКИНА, с. 247-261 Струкова А.Е. ДЕТСКАЯ УТОПИЯ (ПОВЕСТЬ-СКАЗКА Э. УСПЕНСКОГО «ДЯДЯ ФЕДОР, ПЕС И КОТ»), с. 262-269 Захаров В.Н. ТРУДЫ И ОТКРЫТИЯ ПРОФЕССОРА Е.М.НЕЁЛОВА, с. 270-272 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ТРУДОВ Е.М.НЕЁЛОВА, с. 273-286
Лена М.: Е.А.Московкина. Метатекст и интертекст в ранних рассказах И.А.Ефремова // Филология и человек (Алтайский государственный университет), 2014, №2, с. 56-68. И.А.Ефремов привлекает внимание современных литературоведов, прежде всего, как выдающийся представитель массовой литературы советского периода, писатель-фантаст, романист. Однако задолго до перехода к эпической прозе, уже в ранних рассказах начинающий литератор, ученый-палеонтолог по профессии, формирует некое семиотическое поле, «прорастающее» в область науки, литературы, философии, эстетики. Вектор дискурсивных аллюзий И.А. Ефремова направлен как в прошлое, так и в будущее. Все тексты писателя согласованы между собой, составляют единый орнамент, детерминированный структурными отношениями повторяющихся элементов. Ранние рассказы Ефремова представляют интерес не только с точки зрения важнейшего этапа эволюции писателя, но и в аспекте интертекстуальных и метатекстуальных резервов, последовательно раскрывающихся на протяжении всего творческого пути. Автором предпринята попытка выявления и декодирования интертекстуальных связей, обнаруживающих оригинальные философско-эстетические предпочтения писателя на фоне программных идеологических установок 1940-х годов. Ключевые слова: интертекст, метатекст, миф, мотив, символ, поэтика. Московкина Евгения Александровна – кандидат филологических наук, доцент Алтайского государственного технического университета им. И.И. Ползунова (Барнаул).
Лена М.: Сергей Лукьяненко: Будущее уже наступило. Беседовал Александр Славуцкий // Книжное обозрение, 2016, №10-11, с. 3. (с) Книжное обозрение
Лена М.: Д.С.Кабанова. Будущее в прошедшем: постсоветская дистопия // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Филология. Журналистика, 2012, том 12, вып. 2, с. 88-93. Тенденция постсоветской дистопии конструировать будущее в образах прошлого анализируется как сложная реакция на утопическую темпоральность литературы соцреализма с использованием фольклорного времени. Ключевые слова: дистопия, временная организация повествования, соцреализм, фольклор, В.Пелевин. с. 92: Под дистопией в настоящей работе понимаются, вслед за Гэри Морсоном, тексты, которые осуществляют критику утопического общества, показывая, как утопические его черты оборачиваются плохой стороной, в отличие от антиутопии, то есть текстов, в которых сама возможность построения утопического общества отрицается. См.: Морсон Г.С. Границы жанра // Утопия и утопическое мышление. М.: Прогресс, 1991, с. 233–251, 243. Кабанова Дарья Сергеевна - Ph.D., преподаватель факультета иностранных языков и литературы, Кеньон-колледж (США, 43022, Огайо, Гамбье), kabanovad@kenyon.edu
Лена М.: Диалог с собственной судьбой. Фантастика исчезнуть не может // Литературная газета, 2017, №17-18 от 3-16 мая, с. 7. В каком бы жанре писатель ни работал, в каком бы веке ни жил, он должен писать правду, считает Евгений Войскунский. – Евгений Львович, вы прошли Великую Отечественную войну, имеете боевые награды. Какой опыт вынесли из тех лет? – Я принадлежу к поколению, выбитому войной. Можно сказать, что уцелел случайно. Война обрушилась на гарнизон Ханко яростным артогнём, лесными пожарами (наш батальон бросали окапывать горящий лес), десантными операциями. Мы удержали полуостров. Об обороне Ханко писали в газетах в горячие дни боёв под Москвой. По приказу Ставки в ноябре-декабре 1941 года гарнизон Ханко был эвакуирован – из Кронштадта приходили конвои. Но не всем удалось вернуться на Большую землю (осаждённый Ленинград был для нас Большой землёй). Финский залив был густо минирован противником – немцами и финнами, недаром он получил прозвище «суп с клёцками». В этом чёртовом «супе» ночью со 2 на 3 декабря нарвался на минное поле турбоэлектроход «Иосиф Сталин», вывозивший последнюю группу защитников Ханко, шесть тысяч бойцов. Страшнее этой ночи не было в моей жизни. Транспорт лишился хода, медленно тонул. К его накренённому борту подходили корабли конвоя, на них прыгали – кто попадал на узкие, переполненные палубы тральщиков, а кто падал в воду (штормило, тральщики отбрасывало волнами), а в ледяной декабрьской воде продержишься недолго… Мне повезло – попал на последний подходивший к борту «Сталина» тральщик БТЩ-217… Спасшихся этой морозной ночью было меньше половины… Мы пришли в Кронштадт. Уже был разгар блокады… Какой опыт вынес из тех лет? Опыт неестественно быстрого взросления 19-летнего наивного юнца. Озноб воспоминаний. Прочное чувство фронтового товарищества. Ненависть к фашизму, к агрессии, к насилию. Не приемлю националистическое чванство в любых его проявлениях. Сколько лет уже прошло-пролетело, целая жизнь. А всё ещё не спится мне в ночь со 2 на 3 декабря – впечаталась окаянная… – После войны окончили Литературный институт им. А.М. Горького. У кого на семинаре учились? Помог ли этот вуз встать на серьёзную писательскую дорогу? – В Литературном институте я учился заочно, так как продолжал после вой-ны служить на флоте. Я был в семинаре Алексея Дмитриевича Карцева – первого профессионального читателя моих первых рассказов. Он и мою небольшую повесть «Шестнадцатилетний бригадир» высоко оценил и представил в качестве дипломной работы. Ещё одним моим руководителем по творческому семинару был Александр Александрович Крон, известный драматург. Студенты каждый год должны были представлять свои произведения, и на третьем курсе я представил для зачёта пьесу «Свежий ветер». Крон в годы войны редактировал в Кронштадте газету бригады подводных лодок. Свой человек, бывший морской офицер, он прочитал пьесу, отнёсся к ней благосклонно. Ни Александр Александрович, ни я, конечно, не могли знать, что через три года меня назначат редактором той самой газеты – «Подводник Балтики». Я окончил Литинститут в 1952 году. Вспоминаю с удовольствием превосходных преподавателей тех лет... Не могу не помянуть добрым словом Александра Реформатского, Сергея и Николая Радцигов, Геннадия Поспелова, Валентина Асмуса, Лидию Симонян – вообще всех преподавателей этого вуза. Помог ли этот уникальный институт моей литературной работе? Да, конечно. Прежде всего более внимательному отношению к рабочему инструменту писателя – языку. Мы повседневно пользуемся языком, вовсе не задумываясь об его функциях – сигнификативной, семасиологической, коммуникативной… а лексикология, тонкости фонетики… Язык – очень непростой социокультурный организм. Он не любит неряшливого к себе отношения. – Как сказано в «Википедии», вы начинали с фельетонов. Как пришли к жанру фантастики? – В «Википедии» сказано не совсем точно. Я начинал не с фельетонов, а с морских рассказов. Из них состояла первая книжка («Первый поход», 1956). Из них – и вторая, «Наш друг Пушкарёв», изданная в 1960-м (обе – в московском Воениздате). Но вот в чём дело. Одной из первых прочитанных в детстве книг была «Двадцать тысяч льё под водой». И с той далёкой поры пошло и сохранилось на всю жизнь тяготение к фантастике и приключениям, порождённое романами Жюля Верна. Так же и у моего старшего двоюродного брата Исая Лукодьянова. Мы оба были убеждены, что воспитывать детей, особенно мальчиков, нужно на книгах Жюля Верна. Оба мы отвоевали, вернулись в родной Баку (я вышел в запас в 1956-м), инженер Лукодьянов приступил к конструкторской работе в проектном институте, а я, гуманитарий, занялся литературной работой. Мы потянулись друг к другу, было интересно разговаривать с моим колоссально начитанным братом обо всём на свете. Осенним вечером 1957 года мы с Лукодьяновым вышли из цирка, неторопливо шли, обмениваясь впечатлениями. Вдруг на перекрёстке пронзительно взвизгнули тормоза. Мы увидели: из-под колёс грузовика вынырнул пешеход, спасшийся в последний миг. Было впечатление, будто он прошёл невредимым сквозь машину. Как ни странно, это уличное происшествие стало толчком к рождению сюжета «Экипаж «Меконга». Роман был издан в 1962 году в Детгизе, у него оказалась счастливая судьба – недавно вышло в свет восьмое издание. Но всё же при всей любви к фантастике я вступил под её зелёные кущи довольно случайно. Судьбы моего поколения, выбитого войной, привлекали меня больше, чем фантастические сюжеты. Однако шли шестидесятые годы, время шумное, словно очнувшееся после оледенения сталинской эпохи. Одной из черт 60-х был удивительный всплеск интереса к фантастике. Мы с Лукодьяновым ощутили это. «Меконг» имел успех. И мы поплыли по течению. В Москве выходили наши следующие книги: «Очень далёкий Тартесс», «Плеск звёздных морей», «Незаконная планета» и др. Но времена менялись, стало всё более подмораживать. Чиновники агитпропа с подозрительным прищуром вглядывались в фантастику: не слишком ли много себе позволяет? Пошли грозные рецензии, ограничения… Не хочется вспоминать эту чёрную полосу фантастики. И я ушёл из неё, как бы вернулся в свою молодость. Уже давно созревала в душе книга о войне на Балтике, о голоде и любви – своего рода групповой портрет поколения. Так появился роман «Кронштадт». В последующие годы были изданы ещё несколько моих романов и повестей о трудных судьбах поколения – «Мир тесен», «Девичьи сны», «Румянцевский сквер», «Полвека любви» и др. – В «ЛГ» сейчас как раз идёт дискуссия о современной фантастике. Каким вам видится будущее этого жанра? – Говорят, что фантастика почти исчезла, вытесняемая фэнтези. Не знаю, я уже по старости лет не имею возможности следить за процессом. Перед мысленным взглядом плывут воспоминания. Вижу лица моих друзей, авторов знаменитой фантастики 60-х годов – Аркадия Стругацкого, Георгия Гуревича, Дмитрия Биленкина, Севера Гансовского и других. Мы как бы вышли из «Тантры» – ефремовского звездолёта из «Туманности Андромеды». Уже все ушли, я остался один. Но разве наши книги исчезли? Хотя и редко, но переиздаются, иные перекочевали в интернет… Хочу сказать: фантастика исчезнуть не может. Ибо не могут быть забыты, скажем, «Гаргантюа и Пантагрюэль», «451 градус по Фаренгейту», «Трудно быть богом». Не уйдёт в небытие фантастика. Уж во всяком случае пребудет как сильный литературный приём отстранения действительности. – В советское время у вас выходило довольно много книг. И гонорары, наверное, платили немалые. Ностальгируете по тем дням? Переиздаются ли сейчас ваши романы? – Раньше мы жили плохо, но хорошо. А теперь живём хорошо, но плохо. Не претендую на полную адекватность придуманной мною формулы. Но что-то в ней есть… Да, в советское время книги выходили. Нелегко было попасть в издательский план, и бывало очень неуютно под недремлющим оком Главлита, то есть цензуры. Но если книга выходила в свет, то гонорар платили исправно, и его хватало не только на хлеб с маслом, но и на бутылку армянского трехзвёздочного. Теперь цензуры нет, писатель свободен в выборе темы, сюжета и формы (не хочется употреблять модное, но тяжёлое слово «контент»), но вот гонорар… За всех авторов не скажу, но собственный опыт, бывает, не даёт возможности разглядеть гонорар: он почти незаметен. Совершенно не отягощает карман. По советскому времени не ностальгирую, но молодость вспоминаю с удовольствием. Были счастливые годы, творчество, дружба с хорошими людьми. И была любовь. – Ваш мемуарный роман «Полвека любви» – о чём он? – В этой главной своей книге я как бы веду диалог с собственной судьбой. А она плотно переплетена с судьбой Лиды – девушки из параллельного класса, которой я на школьном выпускном вечере признался в любви. Она ждала меня всю войну, испытала блокадный голод и холод, бомбёжки, эвакуацию по ладожскому льду, тяжкие обстоятельства жизни в тылу… Мы прожили в любви и согласии сорок четыре года, пока неизлечимая болезнь не увела от меня мою Лиду. – Какова, на ваш взгляд, миссия современного писателя? – О миссии писателя написаны горы книг. С очень давних времён. В IV веке до н.э. Платон в своих диалогах пишет о могучей силе искусства, о художниках, дарящих людям созерцание прекрасного, занятых отысканием и исследованием истины. Платон видел в восхищении красотой начало роста души. Ну да, он был идеалист. Но многие мысли великого грека всё ещё актуальны. Отыскание истины… Иначе говоря, писатель, сознающий свою ответственность, должен писать правду. В каком бы жанре он ни работал, в каком бы веке ни жил. Правду о времени, об окружающей действительности, о состоянии душ современников, об опыте собственной души. Время у нас на дворе теперь сложное, трудное. Тем более важна приверженность правде, противостоящей натиску лжи. – Наверное, этот вопрос покажется несколько странным, но всё же: сейчас что-нибудь пишете? – Ну да, такой возраст, что не принято задавать вопрос: над чем работаете?.. В минувшем феврале я закончил большой роман, который писал очень медленно – семь лет. Называется «Балтийская сага»: история трёх поколений петербургско-ленинградской семьи, так или иначе связанных с Балтийским флотом, на протяжении почти всего ХХ века. Беседу вела Анастасия Ермакова Теги: Евгений Войскунский, интервью «ЛГ»-ДОСЬЕ Евгений Львович Войскунский родился в 1922 году в Баку. В 1939-м окончил десятилетку, уехал в Ленинград, поступил в Академию художеств. В 1940-м, со второго курса, был призван в армию, службу начал на полуострове Ханко (он же Гангут). Всю Великую Отечественную воевал в составе Балтийского флота (оборона Ханко, оборона Ленинграда). Прослужил на флоте 16 лет. Награды: два ордена Красной звезды, орден Отечественной войны 2-й степени, орден Знак Почёта. Медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией» и все юбилейные медали. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Написал 25 книг прозы и одну пьесу (номинирована на Всероссийский конкурс в 1957 г). Премии: имени К. Симонова (за роман «Кронштадт»), «Венец», «Аэлита», имени И. Ефремова, им. братьев Стругацких. Капитан 3 ранга в отставке. (с) Литературная газета
Лена М.: Козьмина Е.Ю. Роман-антиутопия и авантюрно-философская фантастика ХХ века // Национальные коды европейской литературы в контексте исторической эпохи. Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2017, с. 581-589. В разделе доказывается наличие двух разновидностей романа-антиутопии - классической и авантюрно-философской. Сопоставляются два романа («Мы» Е. Замятина и «Возвращение со звезд» С. Лема на основе трехаспектной жанровой модели М.М. Бахтина). Авантюрно-философская разновидность образована путем трансформации жанровой структуры классического романа-антиутопии. Принципиальное различие между ними заключается, прежде всего, в разном конструировании «смысловой границы» между изображенным в произведении миром и миром автора и читателя. Для классического варианта характерна иносказательность, сатирический «фамильярный контакт с незавершенной действительностью». Авантюрно-философская разновидность экспериментирует с теми тенденциями, которые только зарождаются в современной эмпирической действительности, или с «вечными» философскими вопросами. Это различие влечет за собой изменение структуры в других аспектах жанровой модели. Классический роман-антиутопия воспроизводит код философской сатиры, другой вариант - код авантюрно-философской фантастики ХХ века. Ключевые слова: роман-антиутопия, философская сатира, авантюрно-философская фантастика ХХ века, жанр, жанровая модель, трансформация жанра, М.М. Бахтин, Е.И. Замятин, С. Лем Козьмина Елена Юрьевна – к. филол. н., доцент кафедры издательского дела Уральского федерального университета (Екатеринбург)
Лена М.: Козьмина Е.Ю. Заметки об одном несостоявшемся посвящении // Новый филологический вестник, 2017, № 2(41), С. 63-68. Заметки посвящены анализу одного фрагмента послесловия к роману Стивена Кинга «11/22/63», обращенному к автору фантастического авантюрно-исторического романа Джеку Финнею. В результате анализа утверждается, что оба произведения относятся к жанру фантастического авантюрно-исторического романа, а «Меж двух времен» признается «образцом» (каноном) указанного жанра. Отмечается, что у романа - неканонического жанра - есть канонические разновидности, основанные на «новых канонах». В заметках также ставится проблема возникновения исследуемого жанра путем трансформации классической формы авантюрно-исторического романа. Делается вывод о том, что смена адресата посвящения (Джек Финней - правнучка Зельда) разделяет и в то же время связывает две сферы художественного произведения: жизненные условия, в которых оно создавалось, и его художественное происхождение. Ключевые слова: Стивен Кинг «11/22/63»; Джек Финней «Меж двух времен»; фантастический авантюрно-исторический роман; канонические жанры с. 66: Таким образом, путем трансформации образуется фантастический вариант классического авантюрно-исторического романа; для каждого из вариантов – классического и фантастического – можно сконструировать свой собственный инвариант [10. Тамарченко Н.Д. «Капитанская дочка» Пушкина и жанр авантюрно-исторического романа // Russian Language Journal, 1999, Vol. 53, №174–176, P. 119–139; Малкина В.Я. Поэтика исторического романа: проблема инварианта и типология жанра. Тверь, 2002]. Вернемся к послесловию в романе Стивена Кинга. В нем мы находим, хоть и скрытое, но указание на две разных сферы художественного творчества. Во-первых, это жизненная реальность, жизненные условия, в которых оказался автор и которые помогли создать произведение, – исторические события, места, люди и пр. Во-вторых, это художественные источники, из которых сложился роман («Литература создается на основе литературы, а не реальности» [11. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М., 1999, с. 13]). Но еще интересней в послесловии рассказ о смене адресата посвящения (Джек Финней меняется на правнучку Зельду), отражающей «особую жизнь произведения» и «обмен произведения с жизнью» [12. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975, с. 403]. Елена Юрьевна Козьмина – кандидат филологических наук, доцент кафедры издательского дела Уральского федерального университета. Научные интересы - теория жанра, авантюрно-философская фантастика ХХ века, научная фантастика, антиутопия.
Лена М.: Козьмина Е.Ю. Кругозор героя в фантастическом авантюрно-историческом романе // Сибирский филологический журнал, 2016, №3, с. 117-127. Статья характеризует структуру точки зрения и кругозора героя в фантастическом авантюрно-историческом романе на основе сопоставления с классическим авантюрно-историческим романом. Отмечается генетическая связь между этими жанрами. При перемещении героя во времени изменяется основная характеристика его кругозора - он становится двойным. Изменение кругозора героя происходит постепенно - от личного отношения к исторической эпохе через приобретение знаний о ней к «оживлению» истории и укоренению героя в прошлом. Это переход, в соответствии с теорией М. М. Бахтина, от «окружения» (внешнего восприятия) - к «кругозору» (миру, данному изнутри сознания). Процесс укоренения героя в прошлой эпохе изображается с помощью комплекса устойчивых мотивов: любви или дружбы, переодевания, еды и крови. По сравнению с классическим историческим романом, в фантастической разновидности меняется статус героя: его воспринимают как Бога или ангела, что создает новый тип авантюрного испытания. Все вместе формирует образ «неготовой» истории. Ключевые слова: кругозор героя, точка зрения, жанр, фантастика, фантастический авантюрно-исторический роман, путешествие во времени с. 125: Итак, классический авантюрно-исторический роман создает образ уже готовой, завершенной и оцененной исторической эпохи. В случаях, когда здесь говорится о реальных исторических событиях и лицах, действует закон приведения свободной воли и инициативы героя к необходимому (уже известному из истории) результату. В фантастическом историческом романе изображенная эпоха не тождественна самой себе, она еще «не готова». Все, что происходит с героем, вступает в противоречие с теми историческими знаниями, которые герой получил в «тотально готовой» форме лекций и учебников. Такое несовпадение, нетождественность истории самой себе диктует разные способы разрешения противоречия: от вмешательства в исторический процесс и «переписывания» исторического события до появления альтернативных миров, где история пошла по другому пути. Отсюда – различные концовки в фантастических вариантах жанра. В качестве итога нужно сказать о том, что художественная структура классического авантюрно-исторического романа при «переводе» ее в русло фантастики претерпевает и другие изменения. Их изучение помогает увидеть не только внешние, очевидные (путешествие во времени, встреча с людьми прошлых веков и т.п.), но и глубинные различия между классической и гротескно-фантастической традициями, позволяющие уточнить наши представления о природе фантастической литературы. Козьмина Елена Юрьевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Уральского федерального университета, Екатеринбург
Лена М.: Наумчик О.С. Игровые особенности английского фэнтези (Д. Джонс, Н. Гейман, Т. Пратчетт) // Национальные коды европейской литературы в контексте исторической эпохи. Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, 2017, с. 589-600. В данном разделе анализируются игровые особенности английского фэнтези на примере произведений Д.У. Джонс, Н. Геймана и Т. Пратчетта, пик творческой активности которых приходится на последнюю четверть ХХ века, что позволяет рассматривать их в одном ряду. Используется метод сравнительно-исторического анализа, позволяющий выявить сходные игровые черты в исследуемых произведениях, что объясняется, во-первых, влиянием художественной традиции Л. Кэрролла, во-вторых, опорой на эстетику постмодернизма, а в-третьих, взаимовлиянием творческих достижений писателей, находившихся в дружеских отношениях. В статье подчеркивается, что игра проявляется на трех уровнях: уровень языковой игры, уровень игры с пространством и временем и, наконец, уровень сюжетно-композиционный. В статье делается вывод о том, что английское постмодернистское фэнтези прежде всего тяготеет к языковой игре, а игра с хронотопом и сюжетно-композиционными элементами позволяет усложнить структуру художественных произведений и обогатить текст интертекстуальными культурными отсылками. Ключевые слова: Диана Уинн Джонс, Нил Гейман, Терри Пратчетт, англий-ское фэнтези, постмодернизм, игра, языковая игра, игровой хронотоп Наумчик Ольга Сергеевна – к. филол. н., доцент кафедры зарубежной литературы Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского
Лена М.: Владимир Ларионов. В ожидании большой фантастики // Литературная газета, 2017, №20(6598) от 24-30 мая, с. 8. Сегодня катастрофически не хватает произведений, которые рассказали бы нам о вызовах будущего Писатель и историк фантастики Геннадий Прашкевич, статьёй которого осенью ушедшего года стартовала дискуссия о состоянии отечественной фантастики, убедительно пишет о том, что настоящая литература зиждется на многих великих, но единственных в своём роде произведениях. В материале филолога Артёма Зубова, напечатанном в развитие темы, я нашёл не-убедительные строки о триумфе жанровой литературы и успехах «проектной» фантастики. На самом деле никаких особенных литературных достижений в проектном вале, который напитала своей энергией молодая писательская генерация «цветной волны», нет. Да и не для достижения литературных вершин всё это делалось. А уж про стремительный рост тиражей и писательских гонораров нынче говорить вообще не приходится… Кстати, если уж использовать слово «вал» в его морском значении, то российского читателя давно захлестнул вал «попаданческой» фантастики. Этот шторм, инициированный ещё в начале девяностых чередой добротных и достаточно многоплановых романов Василия Звягинцева (цикл «Одиссей покидает Итаку»), не стихает уже много лет. Реваншистское перекраивание прошлого с помощью «казачков» из настоящего стало постоянным и любимым занятием целой когорты литературных ремесленников. Обвинять их не стоит, эти авторы старательно и профессионально обслуживают запросы своих поклонников. Критики любят говорить, что непритязательные вкусы потребителей подобного чтива сформировались стараниями издателей, строго соблюдающих рамки формата и приучивших читателя к однообразной жвачке, произведённой по шаблону. Но дело не только в этом. Немалая часть отечественных читателей (молодых и не очень) буквально жаждет хоть каких-нибудь побед, пусть это будут даже выдуманные виктории в придуманном прошлом. Собственно, «попаданцеведы» не то что бы напрямую руководствуются ставшим штампом выражением Михаила Задорнова «Россия – великая страна с непредсказуемым прошлым», а просто дают значительно больше свободы своему воображению, нежели историки. Сейчас катастрофически не хватает произведений, которые рассказали бы нам о вызовах будущего. О том, какими могут быть эти вызовы, как к ним готовиться, что предпринять... Я догадываюсь о причинах творческого ступора и отсутствия креативного горения по этому поводу у современных авторов. Хорошо было Александру Казанцеву и ранним Стругацким, Ивану Ефремову и Георгию Мартынову, Сергею Снегову и Георгию Гуревичу, другим советским фантастам писать (пусть очень по-разному) о светлом будущем в те времена, когда построение коммунистического общества было твёрдо обещано Программой КПСС и шло по плану. Были обрисованы основные принципы и контуры многообещающего грядущего, а при Хрущёве в 1961 г. даже написан и принят «Моральный кодекс строителя коммунизма». Писателям оставалось только наполнить этот план человеческим содержанием – живыми героями с их характерами, поступками, любовью (в первую очередь к труду, разумеется). Энтузиазм авторов, их новые необычайные идеи стимулировал и сам радостный процесс движения к коммунизму – фантасты описывали, как учёные, инженеры и космонавты совершают чудесные открытия, покоряют пространство и время, разведывают новые пути, чтобы приблизить дивное будущее. А что сейчас? Прекрасная коммунистическая мечта исчезла из повестки дня, как и энергичное движение к её воплощению. О том, при каком строе мы теперь живём, нынешние идеологи стыдливо лишний раз не говорят. К чему мы неудержимо приближаемся – никто не объясняет. Но людям свойственно верить в лучшее будущее, а не в «конец истории». Кто поддержит позитивный настрой? Здесь бы и карты в руки писателям-фантастам… Да чтоб они рассказали не о далёком будущем, как в научно-фантастической космоопере Роберта Ибатуллина «Роза и Червь» (2016), завоевавшей в 2016 г. несколько престижных жанровых премий, а о времени более близком. Чтобы описали с достоверным оптимизмом возможные варианты не очень далёкого, а главное – светлого грядущего. Попытки прогностического прощупывания будущего, конечно, предпринимаются, но чаще выливаются в антологии, составленные из произведений малой и средней формы. Например, авторы сборника «Российская империя 2.0» (2016) видят мощную, успешную и процветающую Россию при условии восстановления в ней монархии. Составители мемориальной антологии «Мир Стругацких. Полдень и Полночь» (2016), выпущенной в «Эксмо» к годовщине смерти Бориса Стругацкого, понимают будущее, как развитие миров, созданных знаменитыми братьями-фантастами. Авторы же сборника «Магиум советикум. Магия социализма» («Снежный Ком М», 2016) продлевают существование Советского Союза с помощью «социалистической» магии… Так называемая четвёртая волна фантастов в восьмидесятые годы изо всех сил старалась сделать фантастику полновесной частью большой литературы. А ведь эту задачу и сейчас никто не отменил. «Проектная» фантастика и коммерческие издательские экзерсисы с «попаданцами» и без оных – всего лишь игры-развлечения, эскапический отдых для читателя, пусть и неплохо востребованный. Как, впрочем, и сказочное купание в океане фэнтези любовного толка, собравшее нынче под свои сентиментальные знамёна невиданное количество авторесс и читательниц. Но не исчез и другой читатель, верящий, что большая фантастическая литература не умерла, ждущий масштабных, глубоких и серьёзных художественных произведений, достойных включения в шорт-листы уважаемых литературных премий. В прошлом году для некоторых такой книгой стал грустный роман Марии Галиной «Автохтоны» (2015). Заслуживает внимательного прочтения не укладывающаяся в привычные рамки историческая фантасмагория Вячеслава Рыбакова «На мохнатой спине» (2016). Необычен провокационно-психологический роман Михаила Савеличева «Крик родившихся завтра» (2016). Любопытным открытием для меня была книга молодого писателя Кирилла Фокина «Огонь» (2016), вышедшая в издательстве «Вече». Кстати, по ней на Новой сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге поставлен спектакль «Сегодня. 2016». Я надеюсь, нас ждут и другие фантастические сюрпризы. Вот, например, в Питере объявился новый Пелевин, Александр Сергеевич, который абсурдно-мистическим романом «Здесь живу только я» (2016) бросает своеобразный вызов своему популярному однофамильцу. То ли ещё будет... Теги: литература, критика (с) Литературная газета
ziza: Лена М. пишет: Вот, например, в Питере объявился новый Пелевин, Александр Сергеевич, который абсурдно-мистическим романом «Здесь живу только я» (2016) бросает своеобразный вызов своему популярному однофамильцу. Старого бы Пелевина куда сбыть с рук. Надоели эти Пелевины, Камши, Перумовы и их клоны. Надеяться, что в фантастике будет Серебряный век, сейчас не приходится. Нет для этого объективных условий. Прежде всего, цензуры, художественных советов и профессиональной критики. При отсутствии волков дичь портится.
Лена М.: Долгих А.Ю. Утопия и антиутопия: научная фантастика и действительность Киров: Радуга-ПРЕСС, 2017. 176 с. Обл. 100 экз. 5-9909546-5-6 Утопия, как литературный жанр и особый способ представления теорий общества, возникла в Европе, в XVI веке. В следующем столетии утопизм набрал силу и долгое время пользовался определенным успехом, пока в своем традиционном виде не начал истощаться. Последний на сегодня расцвет утопий (и антиутопий) – уже в их новой, технократической, разновидности – пришелся на конец 50-х – 70-е годы ХХ века, причем это имело место в России. Известным образцам жанра данного периода в основном и посвящена книга. СОДЕРЖАНИЕ Введение 4 Часть I Предыстория 5 Дефиниции и классификации 10 Начало 11 Распутье 16 Лестницы и пирамиды 20 Часть II Звезда не может не быть красной 22 Война и мир 28 Механико-математический рай 32 Лучший из возможных миров 42 Близится полдень 63 И вот полдень 72 Путешествие в страну дураков 78 Боги не хотят быть богами 79 Воспитание Кима 88 Люди хотят быть богами 95 Ад на земле 102 Часть III Утопическое мышление приказывает долго жить 114 Трудный путь в будущее 118 Дарвинизм и англосаксонская философия против утопии 155 Вместо заключения: Прощай, Жюль Верн! 170 Основные источники 173 Долгих Андрей Юрьевич - кандидат философских наук, доцент кафедры философии Вятского государственного университета
Лена М.: Гусарова А.Д. Как создается мир фэнтези (к вопросу о требовании психологического правдоподобия в фантастике) // Ученые записки Петрозаводского государственного университета, 2017, №1(162), с. 86-89. Рассматривается один из критериев бытования жанра фэнтези, в частности русской фэнтези конца 90-х годов ХХ века. Этим критерием является особая жанрообразующая деталь - специфика психологического правдоподобия в фантастике. Этого правдоподобия стараются добиться все писатели фэнтези, создавая свой вымышленный невозможный мир, образующийся в процессе игровой интерпретации как мира реального, исторического, так и мира вторичного, внесюжетного, который обрамляет фантастический сюжет, своеобразное преломление приема «текст в тексте». Таким образом, писатель-фантаст стремится к тому, чтобы всеми доступными способами создать отношение вторичного фантастического мира к самому себе, текстуально-иллюстративное переживание себя. Для этих целей художественный фантастический сюжет обогащается системой карт вторичного мира, выдуманными языками, вторичной литературой, вторичным фольклором и мифом. Ключевые слова: игровая интерпретация, парадоксальная достоверность изображения невероятного, внесюжетная реальность, вторичный мир, вторичное свидетельство, «текст в тексте» с. 88: С помощью приема «текст в тексте» возникает ощущение некоторой внетекстовой реальности, физически не существующей, но вызывающей доверие, – своеобразного «свидетеля», подтверждающего особую реальность фантастического мира. Осмысление данной внетекстовой реальности помогает адекватному восприятию непосредственного художественного текста [15. Лакассен Ф. Сравнительный анализ архетипов популярной литературы и комикса. Пер. с франц. // Новое литературное обозрение, 1996, №22, с. 110], а следовательно, и читательскому доверию к «свидетелю о сверхъестественном». Таким образом, фундаментальное в фантастике требование правдоподобия или психологическое правдоподобие обязательно в любом произведении жанровой разновидности фэнтези. Требование психологического правдоподобия увязывает в систему, вызывающую доверие читателя, бытовые реалии созданного мира, его сверхъестественные законы, его внутреннюю историю, его отношение к внутреннему божественному пантеону, то есть всеми доступными способами создается отношение вторичного фантастического мира к самому себе, переживание себя. Гусарова Анна Дмитриевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и методики начального образования Института педагогики и психологии, Петрозаводский государственный университет Особо отмечу весьма и весьма примечательный список (на 30 позиций!) цитируемой-использованной литературы...
Лена М.: Хоруженко Т.И. Мотив второго пришествия в современной русской фэнтези // Проблемы исторической поэтики, 2017, том 15, №2, с. 141-158. Мотив Второго пришествия занимает особое место в российской фантастике рубежа двух тысячелетий. В последние десятилетия библейские аллюзии все чаще проникают в жанр фэнтези. Целью статьи было проанализировать особенности воплощения мотива о Втором при-шествии в русской фэнтези. Материалом послужили произведения современных авторов Ю.Вознесенской, Н.Перумова, В.Хлумова, С.Лукьяненко и Т.Устименко. В каждом из рассмотренных текстов возникает история Второго пришествия. При этом отношение к образу Спасителя и его повторному пришествию в мир варьируется: от почтительного ожидания (Ю.Вознесенская, Т.Устименко, С.Лукьяненко) до изображения Спасителя как монстра (Н.Перумов). Возможность амбивалентной трактовки Спасителя — ярчайшее свидетельство десакрализации образа. Можно говорить о том, что в современной фэнтези появилась тенденция профанировать сакральные образы, мотивы и сюжеты, что, безусловно, показывает актуальность евангельских сюжетов для массового сознания. Ключевые слова: Второе пришествие, русская фэнтези, фантастика, массовая литература, Евангелие, библейские аллюзии с. 154: Можно говорить о том, что в современной фэнтези появилась тенденция профанировать сакральные образы, мотивы и сюжеты, что, безусловно, показывает актуальность евангельских сюжетов для массового сознания. Данная проблема, на наш взгляд, заслуживает пристального внимания исследователей. Татьяна Игоревна Хоруженко - кандидат филологических наук, кафедра фольклора и древней литературы, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Василий Владимирский, Зинаида Арсеньева. Миростроение Джорджа Мартина // Санкт-Петербургские Ведомости, 2017, №152 от 17 августа, с. 3. Вчера в петербургском пресс-центре ТАСС состоялась пресс-конференция американского писателя, сценариста и продюсера Джорджа Р. Р. Мартина. Параллельно встреча транслировалась в московский офис агентства в формате телемоста.
Лена М.: Xоруженко Т.И. Диалог с Западом: трансформация европейских персонажей в русском фэнтези // Филологический класс, 2015, №2, с. 82-85. В статье рассматривается трансформация образа эльфа — одного из самых популярных персонажей жанра — в русском и европейском фэнтези. Выявляется стереотипное описание персонажа в западных текстах и его трансформация на русской почве. Проводится сопоставление эльфов, как представителей «чужих» с людьми и делается вывод о том, что отличительной чертой русского фэнтези является перенос акцента в дихотомии «свой-чужой». Также в статье делается акцент на трансформации отношения к «чужим» в русском фэнтези. Подчеркивается, что русское фэнтези отказывается от иерархического построения персонажного ряда. Ключевые слова: персонажи, жанр, образ «чужого», антропоцентризм, фэнтези с. 84-85: Западноевропейское фэнтези, особенно подражающее романам Дж. Р. Р. Толкина, часто в центр ставит не человека, а «чужого». В частности, можно говорить об эльфоцентричности фэнтези толкиновской традиции [Тихомирова Е. Альтернативная мифология для Англии, или Квест Профессора Толкина]. В русскоязычных текстах, напротив, в центре повествования всегда оказывается человек, а текст приобретает антропоцентрическое измерение. И. Головачева отмечает, что образы нелюдей в фантастических текстах создаются с целью обновить «антропологическую систему координат» [Головачева И. Опасные связи: человек и монстр в современной массовой литературе]. Именно герой-человек, а не Перворожденный, становится мерой всех вещей в русском фэнтези, что ведет к переоценке ценностей, заложенных в западном жанре. Татьяна Игоревна Хоруженко - кандидат филологических наук, ассистент кафедры фольклора и древней литературы филологического факультета ИГНИ УрФУ (Екатеринбург)
Лена М.: Дмитрий Глуховский: Путина выберут откреплённые таджики // Собеседник, 2017, №22(1659) от 14-20 июня, с. 11-13. Беседа с Анной Балуевой. У автора антиутопий «Метро 2033/2034/2035», «Сумерек», «Будущего» и «Рассказов о Родине» вышел новый роман «Текст». Его события происходят прямо сейчас, в сегодняшней Москве. О том, в какой реальности мы все оказались и как нам жить дальше, писатель рассказал «Собеседнику». Особо приглянулись соображения о месте нашей литературы в нашем обществе: – Дмитрий, многие считают, что о нашем времени невозможно писать честно. Что правда – непечатна. Это не так? – Литература всё ещё свободна. Может, это её последний избирательный цикл, а через пять лет будут цензура и госзаказ, но пока писателю ещё можно говорить всё, о чём телеведущему разрешается только тихонько думать. Власть не видит в книгах угрозы: кто их сейчас читает? Электоральная значимость у литературы ничтожная. То ли дело молодёжные видеоблогеры: у них просмотров больше, чем у «Первого канала». Поэтому Ивангая и Сашу Спилберг власть пытается прикормить, приручить по-хорошему, а писатели предоставлены самим себе. Кто-то, бывает, покажет власти свою пустую миску, кто-то и поводок сам принесет, и власть нехотя сыплет им сухого корму или выгуливает по телеэфирам – так, просто по старой памяти, по инерции, потому что писатели когда-то считались оракулами, моральными авторитетами, вот это вот всё... А если какой-то писатель вдруг хочет полаять на караван или повыть на луну – это пожалуйста. Лайте, войте. Сколько людей прочтут книгу? Сто тысяч? А вечерние эфиры телевизионных гипножаб сколько собирают зрителей? Десятки миллионов. Вот в телевизоре говорить правду давно нельзя. А в книгах пока ещё можно. И надо этим пользоваться.
Лена М.: Марина и Сергей Дяченко: Мира, где мы жили, больше нет // Собеседник, 2017, №31(1668) от 16-22 августа, с. 16. Беседовал Дмитрий Быков. Марина и Сергей Дяченко — самые известные писатели Украины, признанные однажды лучшими фантастами Европы, но и без этого титула их негласно считали прямыми наследниками Стругацких. Во всяком случае сам Борис Стругацкий думал так — и потому выбрал именно их сценаристами «Обитаемого острова». Сверила по газете - газетный и сетевой варианты сего интервью практически совпадают...
Лена М.: Лобин А.М. Концепция истории В. Сорокина и ее художественная репрезентация в повести «День опричника» // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика, 2017, том 17, №1. с. 109-113. В статье исследуются значимые составляющие художественной картины мира В. Сорокина: идея «русской метафизики» и «исторической травмы». Универсальная мифологема опричнины служит главным средством их художественной репрезентации. Ключевые слова: современная антиутопия, мифологизация истории, творчество В. Сорокина с. 112: Анализ текста произведения позволяет утверждать, что специфика исторической концепции В. Сорокина заключается не только в «метафизике места», но и в «метафизике времени» – особых периодах в истории России, в течение которых «травматические противоречия» в общественном сознании, о которых писал А. Щербенок [9. Щербенок А. Сорокин, травма и русская история // Вестник Пермского ун-та. Российская и зарубежная филология, 2012, вып. 1(17), с. 210], вырываются из общественного коллективного подсознания в область социального поведения. Мысль о том, что история России представляет собой циклическое чередование отдельных кризисных эпох, разделяемых вспышками произвола и государственного насилия, В. Сорокин дополнил идеей «травмы», т. е. помещением «внеисторической модели» такого общественного поведения в область национального сознания. Поэтому опричнина в его произведении становится не временным состоянием катастрофы, неким «черным пятном» в нашей истории, а устойчивым состоянием российской действительности, чреватым повторением в ближайшем будущем. Таким образом, мифологема опричнины, реализация методом художественной карнализации, становится универсальной характеристикой российской государственности. Лобин Александр Михайлович – кандидат филологических наук, доцент кафедры филологии, издательского дела и редактирования Ульяновского государственного технического университета.
Лена М.: Ковтун Е.Н. Научная фантастика и фэнтези - конкуренция и диалог в новой России // Вестник Московского университета. Серия 9: Филология, 2015, №4, с. 53-71. В статье предпринята попытка анализа и систематизации факторов, приведших в середине 1990-х годов к изменению на пространстве российской художественной словесности доминирующего типа фантастического повествования. Обозначены основные вехи исторического развития фантастики рациональной посылки и фантастики сверхъестественного. Охарактеризована роль научной фантастики в литературе СССР. Выявлены основные закономерности трансформации авторской интенции и читательского сознания в сфере фантастики в 1990-2000-е годы; приведены данные о читательских предпочтениях студентов МГУ - слушателей межфакультетских курсов фантастоведческой проблематики. Показаны проблемное поле волшебной фантастики (фэнтези), предпосылки ее главенства и функции в новейшем отечественном литературном пространстве. Ключевые слова: научная фантастика, фэнтези, новейшая российская фантастическая литература, смена доминирующего типа фантастики с. 70-71: Подведем наконец итоги. Процесс «смены вех» отечественной фантастикой 1990–2000-х гг. в исторической перспективе эволюции повествования о необычайном оказывается вовсе не беспрецедентным – и, конечно, не окончательным. Преувеличена и его тотальность. На наш взгляд, однозначное доминирование эпической фэнтези в современной отечественной фантастике является скорее стереотипом массового сознания, во многом сформированным маркетинговыми стратегиями и рекламной политикой крупных издательств. На практике ситуация выглядит не столь однозначно – хотя, безусловно, фэнтези в восприятии рядового читателя продолжает сохранять имидж более новой, современной, если угодно, «либеральной» формы фантастического повествования [22. На Западе в ХХ в. фэнтези не попадала под запрет, а потому ее эволюция, как и взаимоотношения с «научной» соседкой, более гармоничны. Тем не менее в последние десятилетия и там она, похоже, одерживает верх. Вспомним нашумевшие фантастические новинки: экранизации эпопеи Д. Толкиена, цикла о Гарри Поттере, «Хроник Нарнии», Сумеречной «саги» С. Майер – не считая новых версий «Алисы», «Вия» и «Страны Оз»; «Пиратов Карибского моря», «Ван Хельсинга», «Мумии», «Звонка», «От заката до рассвета», «Сонной лощины», «Звездной пыли» и т. д. Что равное по зрелищности и масштабу этому противопоставила НФ? «Аватара», «Терминатора», «Матрицу», «Людей Х», – исключая кинокомиксы, это, пожалуй, все.]. Однако наряду с этим ширится и представление о ее смысловой ущербности по сравнению с «серьезной» НФ, которая задним числом воспринимается несколько некритично в рамках ностальгии по советскому прошлому. Что, разумеется, также является преувеличением. Нет смысла противопоставлять друг другу научную фантастику и фэнтези с точки зрения глубины проблематики или выразительности художественных средств. Оба типа имеют свои достоинства и недостатки (точнее, жанровые ограничения), в каждом практически все решает талант писателя, сложность авторского замысла и мастерство его исполнения. Вдумчивому читателю ясна общая природа обеих традиций, позволяющая им не только спорить, но и сотрудничать, объединяя модели реальности и образуя переходные формы. По справедливому замечанию одного из студентов МГУ, «НФ и фэнтези – просто два способа передачи идеи в художественном тексте, и каждый автор выбирает тот способ, который больше соответствует его вкусам. Аналогично поступает и читатель: выбирает ту обертку, в которой ему приятнее воспринимать идеи автора». Стоит прислушаться и к закономерному выводу другого слушателя фантастоведческого МФК: «Зачем выбирать один из них (типов фантастики. – Е. К.), если можно насладиться обоими?». Ковтун Елена Николаевна - доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
ziza: Лена М. пишет: По справедливому замечанию одного из студентов МГУ, «НФ и фэнтези – просто два способа передачи идеи в художественном тексте, и каждый автор выбирает тот способ, который больше соответствует его вкусам. Это всё равно, что считать равноправными историческую науку и фолькс-хистори. Разница между ними именно такая, как между фантастикой и фэнтези. А так называемую мягкую или социальную фантастику давно пора переместить в другой класс. Или фэнтези, или беллетризованную публицистику. Идеи там пропагандируются весьма сомнительные.
Лена М.: Разбирая журналы на выброс, наткнулась на Истинную Прелесть: Сергей Переслегин. Кризис перепотребления, или Два сапога равны одному топору // Если, 1999, 3, 263-281. Это аналитический обзор состояния российской фантастической прозы 1990-х годов. Традиционно два раза в год мы публикуем обзоры книжного рынка. Однако в этот раз предлагаем вниманию читателей не полугодовой обзор, а критическое эссе петербургского теоретика фантастики Сергея Переслегина. Поэтому вы, возможно, не найдете в статье ожидаемых имен; автор не ставил перед собой цель оценить все литературные события последних лет. Это попытка анализа нынешнего состояния российской НФ, отсюда и примеры, которые показались ему наиболее характерными. Просто поражена-впечатлена актуальностью сей работы, особенно: с. 266-267: Году в восемьдесят пятом я подготовил ярко «антимолодогвардейскую» статью «Фантастика восьмидесятых: причины кризиса». В частности, там было много ругани в адрес Ю. Никитина и его сборника «Далекий светлый терем». Тогда пара-тройка рассказов из этого сборника показались мне едва ли не худшим из всего, что когда-либо приходилось читать. На днях «Терем» вышел в очередном постперестроечном издании. Я взял книгу в руки и с удивлением обнаружил, что на современном среднем уровне ЭТО выглядит совсем даже не плохо. Ну, например, по сравнению с Ю. Петуховым или полуфантастическими детективами, которым несть числа, то есть основной массой издающейся ныне фантастической литературы. Это стало первым неприятным открытием. Но неизмеримо печальнее было обнаружить, что и тексты, которые остались в памяти вершинами жанра, ныне воспринимаются как нечто вполне заурядное, не плохое, конечно, но и не выдающееся. То есть я помню и люблю эти книги, но отдаю себе отчет в том, что, появись они сейчас, я бы их не выделил из общего ряда. Мир, в котором перестаешь чувствовать разницу между Стругацкими и Щербаковым – могли бы мы пятнадцать лет назад представить себе такую антиутопию? И вот на этом вся относительность мышления заканчивается, и приходит понимание. Да, речь идет именно о кризисе. Науки. Кино. Театра. Спорта. Литературы. Фантастики (нужное подчеркнуть). Кризисе, порожденном новыми реалиями общественной жизни. Кризисе, который является приговором этим реалиям, называемым «российская демократия» и «российский рынок». Кризисе перепотребления. А ведь как будто сегодня написано... Ознакомиться же с сим славным текстом можно, как я понимаю, здесь: http://itexts.net/avtor-sergey-vasilevich-lukyanenko/129686-zhurnal-esli-1999-03-sergey-lukyanenko/read/page-20.html
Лена М.: К.М.Королев. Современное российское фэнтези: предыстория и метасюжет // Русская литература, 2013, №2, С. 243-258. с. 243: Среди тематических направлений современной массовой литературы наиболее популярны у читателя следующие три – детектив (со всеми разнообразными вариациями, от классического детектива в духе Артура Конан Дойла и Агаты Кристи до технотриллеров a la Том Клэнси и иронического женского детектива), любовный роман (в диапазоне от классического любовного до фантастического) и научная фантастика. Причем последняя постепенно становится все менее научной; не будет преувеличением сказать, что современную фантастику, как западную, так и российскую, уже впору именовать «ненаучной», поскольку значительную долю произведений данного направления составляют тексты в стилистике и топике фэнтези. Именно этим текстам современных российских авторов и посвящена наша статья. Термин «фэнтези» до сих пор не получил строгого научного толкования, причем как в российской науке, так и в западной; по большому счету, это не столько термин, сколько удобное обозначение культурного явления. Само понятие «фэнтези» трактуется весьма широко, а определения, содержащиеся в научных работах, зачастую противоречат друг другу. с. 257-258: Отметим здесь, что славянское фэнтези отнюдь не является «монолитным» идейно-литературным направлением: в нем без труда вычленяются подсюжеты, представляющие собой вариации трактовок славянского метасюжета. На наш взгляд, видимое многообразие сюжетов славянского фэнтези, как оно преподносится издателями и воспринимается читателями, можно свести к трем базовым вариантам. Первый из них назовем «эпическим» или «богатырским»: повествование связано с судьбой индивида, с жизнью и подвигами славянского воина, былинного витязя в его различных ипостасях, своего рода «славянского Конана». Героико-эпическое фэнтези продолжает традицию советского исторического «славянского» романа, но использует современные средства выражения этой традиции. Второй вариант назовем «родноверским» или «языческим»: в нем ключевую роль играют славянские «декорации», реконструированные по этнографическим (чаще псевдонаучным) источникам магические и обрядовые практики, славянское ведовство и волховство, славянские мифология и демонология. Наконец, третий вариант можно определить как «преодоление славянства»: здесь славянский метасюжет, понимаемый как описание эволюции условно-славянской фэнтезийной реальности, переосмысляется юмористически и даже сатирически. Во многом это направление обязано своей стилистикой и сюжетикой упоминавшемуся выше советскому сказочному кино; в текстах этого направления, как и в советских сказочных фильмах, славянский метасюжет подвергается «потешному», комическому переосмыслению. Разумеется, эти три варианта могут различным образом комбинироваться и даже сливаться воедино (к примеру, у А. О. Белянина, О. И. Дивова или М. Г. Успенского), но большинство произведений славянского фэнтези все же тяготеют к какому-либо одному из перечисленных вариантов. Насколько нам известно, до сих пор попыток осмыслить славянское фэнтези как социокультурный и литературный феномен в рамках славянского метасюжета практически не предпринималось. При этом о славянском фэнтези, нужно признать, много рассуждали в фэндоме – в кругу российских авторов и поклонников этого направления. Впрочем, любительские исследования не столько анализировали славянское фэнтези, сколько регистрировали ее появление и перечисляли произведения, которые можно отнести к данной тематике [44. См., например: Гончаров В.Л. Русская фэнтези – вопросы без ответов // [url=http://ggdlin.narod.ru/rufantasy.htm;]http://ggdlin.narod.ru/rufantasy.htm;[/url] Гарцевич Е.А. Русские деревенские сказки. Славянское фэнтези // [url=http://www.mirf.ru/Articles/art689.htm;]http://www.mirf.ru/Articles/art689.htm;[/url] Дудко Д.М. Славянская фэнтези: вчера, сегодня, завтра // http://www.rusf.ru/star/doklad/2004/dudko2.htm]. Основной же пласт научных исследований посвящен российской массовой литературе как таковой; кроме того, особое внимание уделено детективу – как первому по-настоящему коммерческому направлению современной российской масс-литературы [45. См., например: Reading for Entertainment in Contemporary Russia: Post-soviet popular literature in historical perspective / Ed. by S. Lovell, B. Menzel. Munchen, 2005, особенно статью: Menzel B. Writing, Reading and Selling Literature in Russia 1986–2004. P. 39–56. См. также: Менцель Б. Что такое «популярная литература»? Западные концепции «высокого» и «низкого» в советском и постсоветском контексте // НЛО. 2000. № 40. С. 391–407; Olcott A. Russian Pulp: the Detektiv and the Russian Way of Crime. Oxford, 2001; Разин В.М. В лабиринтах детектива. Очерки истории советской и российской детективной литературы ХХ века // http://www.pseudology.org/chtivo/Detectiv/index.htm]. Лишь в последние годы стали появляться публикации, анализирующие российское фэнтези и его «славянское» направление [46. Из публикаций, посвященных российскому фэнтези, отметим: Menzel B. Russian Science Fiction and Fantasy Literature // Reading for Entertainment in Contemporary Russia: Post-soviet popular literature in historical perspective. P. 117–150; Schwartz M. Putin’s Night Watch. Lukyanenko’s novel and Contemporary Russian Fantasy Literature // Kultura. New Russian studies. 2006. P. 3–7; Афанасьева Е.А. Интерпретация легенд о короле Артуре в славянской фэнтези (На материале романов М. Успенского о Жихаре) // Профили: Зарубежная филология в гуманитарном дискурсе. Петрозаводск, 2009. С. 225–236; Чепур Е.А. Герой русской фэнтези 1990-х гг.: модусы художественной реализации: автореф. дис. канд. филол. наук. Магнитогорск, 2010]. В значительной степени эти исследования посвящены поиску «истоков» славянского фэнтези (в мифе, в народной и литературной сказке, в заимствованных сюжетах западной литературы). А вот славянский метасюжет, наряду с широким социально-идеологическим контекстом, в котором этот метасюжет сложился и оформился, оказывается за пределами внимания исследователей. На наш взгляд, современное славянское фэнтези следует рассматривать именно как литературную манифестацию указанного метасюжета, без изучения и анализа которого все попытки осмыслить славянское фэнтези как социокультурное явление будут неизбежно сводиться к признанию его вторичности и даже к выводу о «чужеродности» самого направления фэнтези для русской литературы.
Лена М.: Долгова Н.В. Репрезентация фантастики в российских интернет-изданиях (по материалам информационно-развлекательного портала «Мир фантастики») // Вестник Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина, 2017, №2(55), с. 121-134. Статья посвящена одной из интегрированных форм современных репрезентаций фантастики - интернет-изданиям, в которых сочетается журналистский, публицистический и литературно-художественный контент. Автор статьи исходит из положения о метажанровой природе современной фантастики, находящей отражение в множестве дискурсов и коммуникативных событий, которые, в свою очередь, стремятся обрести сетевую форму (специализированные сайты, литературные порталы, интернет-клубы, фансообщества в социальных медиа). Объектом исследования являются материалы информационно-развлекательного портала «Мир фантастики», в котором отражены как традиционные элементы современных медиарепрезентаций фантастики (актуальный новостной контент, визуализация, кинематограф в качестве тематической доминанты сообщений и т.д.), так и присущий данному изданию интерес к словесному «полю» фантастики, научно-фантастической литературе и научному мировоззрению в целом. Ключевые слова: фантастика, научно-популярная фантастика, массмедиа, интернет, информационно-развлекательный портал, литература XXI века, фэндом, лонгрид с. 121: Роль фантастики в культурном наследии человечества велика, поэтому закономерно, что обширный и постоянно пополняемый эмпирический материал, представленный не только в традиционных словесных, но и современных синкретичных формах (киноиндустрия, комиксы, игры и т.д.) находится в центре внимания исследователей. Так, на древнее происхождение фантастического начала указывала О.М. Фрейденберг, рассматривая его как результат трансформации мифологического сознания... с. 132: Информационно-развлекательный портал «Мир фантастики» представляет собой медиаресурс, в котором нашли отражения интегрированные формы современной репрезентации фантастики. Издание практикует смешанный контент (новостной, аналитический, научно-популярный, художественный), но тематически разноплановые журналистские и публицистические материалы, будучи стилистически гомогенными, свидетельствуют о медиаполитике издания и редакторской работе. Визуализация, являющаяся необходимым элементом материалов современных информационных ресурсов, приводит к широкому использованию мультимедиа, которые органично включены в формат лонгридов. Новостной и критический контент издания (в корпусе последнего представлены рецензии, обзоры, топы и аналитические статьи, принадлежащие писателям, публицистам, блогерам, геймерам) отражает преобладание кинематографического компонента в современной фантастике. К числу особенностей «Мира фантастики» как типа информационно-развлекательного издания относится систематический интерес его авторов к словесному «полю» фантастики, как к классическому наследию, так и творчеству современных писателей. Кроме этого, в репрезентативном пространстве портала достаточно заметно внимание авторов к жанру НФ, которое в сочетании с установкой на продвижение научного мировоззрения сообщает материалам издания просветительский характер. Долгова Наталья Владимировна - кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики, Рязанский государственный университет им. С.А. Есенина.
Лена М.: Суханов В.А. Художественная фантастика Учебно-методическое пособие для студентов специальности 52.05.04 «Литературное творчество» Томский государственный университет. Институт современных языков и литературы Томск, 2017. 151 с. Содержание Введение 3 Тема № 1. Что такое фантастика? 6 Тема № 2. Фантастическое и фантастика 8 Тема № 3. Проблема жанров в фантастике. Жанры фантастики и их специфика. Социальные функции фантастики 10 Тема № 4. Научная фантастика 12 Тема № 5. Социальная фантастика 13 Тема № 6. Утопия и антиутопия в контексте фантастики 17 Тема № 7. Фантастика и фэнтези 19 Тема № 8. Фантастика в дореволюционной России 21 Тема № 9. Русская фантастика 1920–1940-х годов 23 Тема № 10. Русская фантастика 1920–1940-х годов (продолжение) 26 Тема № 11. Русская фантастика 1920–1940-х годов (продолжение) 28 Тема № 12. Фантастика советского периода: 1960–1970-е годы 31 Тема № 13. Фантастика А. и Б. Стругацких 33 Тема № 14. Зарубежная фантастика ХХ века 36 Тема № 15. Фантастика в современной России 39 Тема № 16. Региональная (томская) фантастика 41 Тема № 17. Тема: Творчество современных томских фантастов: А. Богданец, Ю. Буркин, М. Бухтяк 43 Тема № 18. Тема: Фантастика и Интернет. Виртуальные миры 48 Литература 50 Учебники и энциклопедии 50 Обязательная литература 50 Список художественной литературы 57 Дополнительные источники и литература 60 Рабочая тетрадь для самостоятельной работы студентов по курсу «Художественная фантастика» (на материале томских писателей-фантастов) 64 Алексеев Сергей Трофимович (20.01.1952) 64 Богданец Анна Владимировна 82 Буркатовский Сергей Борисович (11.04.1968) 83 Буркин Станислав Юльевич (22.11.1983) 84 Буркин Юлий Сергеевич (29.03.1960) 85 Бухтяк Михаил Степанович (29.12.1943) 106 Казанцев Александр Петрович (1906–2002) 107 Колупаев Виктор Дмитриевич (19.09.1936–04.06.2001) 107 Марушкин Юрий Иванович (23.02.1937) 119 Прашкевич Геннадий Мартович (1941) 120 Рубан Александр Ревович (23.07.1955) 121 Скидневская Ирина Владимировна 123 Алексей А. Саломатин 124 Смирнов Сергей Борисович (1957–2009) 124 Треер Леонид Яковлевич (07.07.1945) 130 Фадеев Константин Васильевич (30.07.1970) 131 Фаенко Павел 132 Федотов Дмитрий Станиславович (20.08.1960) 133 Фихтнер Евгения Николаевна 147 Шашкина Ирина Юрьевна 147 Суханов Вячеслав Алексеевич - доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой истории русской литературы XX века, Томский государственный университет
Лена М.: Козьмина Е.Ю. Фантастика начала ХХ века в жанровом освещении // Научный диалог, 2017, №6, с. 148-157. Рассматривается вопрос о неоднородности фантастической литературы начала ХХ века, которую принято называть научной фантастикой. Утверждается, что этим термином традиционно обозначают три разных вида фантастической литературы, появившиеся почти одновременно в начале ХХ века: собственно научная фантастика (просуществовавшая недолго), авантюрно-философская фантастика и авантюрная фантастика. Отмечается, что разновидности отличаются друг от друга не только по структуре и содержанию произведений, но и в отношении жанрового состава. Новизна исследования заключается в том, что впервые применен жанровый подход при изучении каждой разновидности фантастической литературы. Представлены результаты жанрового исследования и выделены жанровые формы для каждой разновидности фантастической литературы начала ХХ века. Для научной фантастики это научно-фантастический очерк и сциентема (термин вводится впервые). Авантюрно-философская фантастика трансформирует жанры авантюрной литературы, в первую очередь — географический роман приключений, авантюрно-исторический роман, криминальные жанры. Авантюрная фантастика также использует жанры авантюрной литературы, но их не трансформирует. Утверждается также, что значительное влияние на все разновидности фантастической литературы, а также на произведения «классического» канона оказала влияние «литература о сверхъестественном» (Г. Лавкрафт). Ключевые слова: жанр; научная фантастика; авантюрная фантастика; авантюрно-философская фантастика; авантюрная литература; «литература о сверхъестественном» Содержание: 1. Введение: фантастическая литература начала ХХ века 2. Научная фантастика 3. Авантюрно-философская фантастика ХХ века 4. Авантюрная фантастика 5. Влияние «литературы о сверхъестественном» 6. Заключение с.154-155: 6. Заключение Итак, в конце XIX — начале XX века возникла не одна, а три близкие литературно-фантастические разновидности художественных произведений: научная фантастика, авантюрная фантастика и авантюрно-философская фантастика. Их жанровый состав, как и структурно-жанровый смысл не совпадают. Нерасчлененное представление о трех этих разновидностях, как кажется, и породило знаменитую «проблему дефиниций» — невозможность дать удовлетворительное определение «научной фантастики», так как этот термин обозначает сейчас совершенно разные по природе литературно-фантастические произведения. Козьмина Елена Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры издательского дела, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Козьмина Е.Ю. Инвариант фантастической робинзонады // Научный диалог, 2017, №8, с. 169-178. В статье утверждается, что существует два жанровых варианта робинзонады — классический и фантастический. Фантастическая робинзонада не только варьирует, но и трансформирует жанровую структуру классической робинзонады. Сопоставление фантастических произведений позволяет выделить «порождающую модель» этого варианта робинзонады, то есть инвариант. В статье формулируются основные инвариантные черты фантастической робинзонады. Показано, что она отличается от классической тем, что здесь изображено не выживание отдельного индивида, а строительство нового человеческого социума как способа выживания всего человечества. Автор подчеркивает, что фантастической робинзонаде испытанию на эквивалентах необитаемого острова (например, на чужой планете) подвергается не только группа людей, но и общественные идеи. Определена основная композиционно-речевая форма такого испытания — философско-социальные диалоги. Изображение общественного устройства в фантастической робинзонаде обусловливает включение в произведение антиутопических мотивов. В то же время фантастический вариант зависит от своей основы — классической робинзонады, хотя зачастую эта связь носит полемический характер. Ключевые слова: инвариант жанра; робинзонада; географический роман приключений; фантастическая робинзонада; испытание героя и идеи Содержание: 1. Классическая робинзонада 2. Фантастический вариант робинзонады 3. Структура сюжета и условий его развертывания в фантастической робинзонаде 4. Субъектно-речевая структура фантастической робинзонады 5. Характер границы между миром героя и миров автора и читателя 6. Заключение с.176: 6. Заключение Итак, те элементы жанровой структуры классической робинзонады, которые оказываются трансформированными, существенно меняют смысл фантастического варианта. Изменения касаются в первую очередь субъекта испытания: в классическом варианте это индивидуальный герой, его личные качества и способности к выживанию, в фантастическом — все человечество и принципы его социального устройства. Фантастическая робинзонада испытывает новые идеи создания человеческого общества, способные помочь человечеству выжить и сохранить свои качества даже за пределами Земли. Козьмина Елена Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры издательского дела, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Козьмина Е.Ю. «Научный роман»: Проблема несуществующего жанра // Филологические науки. Вопросы теории и практики (Тамбов: Грамота), 2017, №7(73), часть 1, с. 30-34. В статье осмысливается жанровое понятие «научный роман». Делается обзор зарубежных и отечественных исследований этого явления, в результате которого выясняется, что термин «научный роман» может обозначать разные литературные совокупности. Устанавливается, что общим знаменателем разных определений жанра служит тематический комплекс «наука и научное открытие», сочетающийся с определенным образом героя – ученым. Делается вывод о недостаточности этих параметров для формирования жанра. Ключевые слова и фразы: жанр; научный роман; scientific romance; «литература об ученых»; научная фантастика. с. 30: Термин «научный роман» прочно закрепился в литературоведении (особенно – в «фантастоведении») как обозначение реального жанра. Что заставляет усомниться в его существовании? И если это не жанр, то что это такое? Попробуем ответить на эти вопросы и начнем с происхождения термина «научный роман», или – в оригинальном его названии – scientific romance. с. 33: Итак, две основных черты жанра – фантастический и авантюрный характер в сочетании с изображением научной идеи или открытия. Эти предельные характеристики позволяют, однако, включить сюда огромное количество самых разных в жанровом отношении произведений (см., например, и «Собачье сердце» М. Булгакова, и его же «Иван Васильевич»; сюда вполне подойдет роман «Белые одежды» В. Дудинцева и многие другие). с. 34: Это особая проблема – появление новой тематики, освоение ее литературой, включение в комплекс жанровых признаков. Но тема – еще не обозначение жанра, а лишь один (хоть и очень важный) из жанровых аспектов. Одна и та же тема может разрабатываться в разных жанрах; а может иметь различные тематические варианты (совсем не случайно Вл. Новиков называет одним из первых филологических романов «Евгения Онегина» А. С. Пушкина). Важно понимать, сформирует ли тематический комплекс вокруг себя и другие изменения, которые превратят его в самостоятельный жанр. С «научным романом» так не получилось. Козьмина Елена Юрьевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры издательского дела, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Хоруженко Т.И. Тайный город или город тайн: фэнтези на стыке с конспирологическим романом // Уральский филологический вестник, серия: Русская литература XX-XXI веков: направления и течения, 2017, №3, с. 130-137. В статье анализируются произведения С. Лукьяненко и В. Панова, относимые к городскому фэнтези, а также их связи с конспирологическим романом. В ходе анализа выявляются основные элементы романа тайн и прослеживается их трансформация в жанре фэнтези. Делаются наблюдения над структурой повествования в городском фэнтези: подчеркивается двоемирие исследуемого типа текстов (фантастический мир существует параллельно миру реальному и иногда с ним пересекается). В основе городского фэнтези, таким образом, оказываются две тайны: первая связана с конспирологической составляющей (существование иных существ в Москве), вторая - с детективной фабулой (раскрытие преступления). Также в статье отмечается тенденция к превращению романов в сериалы, что обусловливает неполное раскрытие фабульной тайны в финале произведения. В заключении делается вывод о частичном влиянии конспирологического романа на фэнтези: заимствуя некоторые сюжетные и структурные элементы, фэнтези изменяет цели и задачи романа тайн. Если конспирологический роман стремится деконструировать привычную реальность, то фэнтези ставит перед собой развлекательные цели. В последние годы фэнтези все больше тяготеет к гибридизации с другими жанрами массовой литературы. Вопрос о гибкости границ жанров в отечественной массовой литературе, на наш взгляд, заслуживает дополнительного исследования. Ключевые слова: фэнтези, конспирологические романы, массовая литература, литературные жанры, городское фэнтези, литературное творчество, русская литература, русские писатели с. 136: Городское фэнтези не является в полной мере детективом. В нем сильны элементы детектива (убийства, поиск преступника, атмосфера тайны), но целостного детективного повествования не складывается. Неполное раскрытие тайны позволяет превращать циклы городского фэнтези в своего рода сериалы. Этим же свойством характеризуется, по мнению Т. Амиряна, и конспирологический роман [Амирян Т. Конспирологическая серия // Логос, 2014, №5(101), с. 248]. Принципиальное различие между городским фэнтези и конспирологическим романом, на наш взгляд, заключается в цели создания этого повествования. Конспирологический роман всегда стремится пересоздать историю на свой лад, деконструировать реальность [Амирян Т. Конспирологическая серия // Логос, 2014, №5(101), с. 248], создав на её месте новую, основанную на иной трактовке фактов и причинно-следственных связей. Фэнтези же, скорее, стремится развлечь читателя, ради чего и эксплуатирует модную тему тайны. В основе фэнтези лежит идея бегства от реальности, а не деконструкции ее. Таким образом, городское фэнтези стремится расцветить скучную повседневность знакомого города. Таким образом, городское фэнтези адаптирует для своих нужд схему и мотивы конспирологического романа, но само не становится им. Как уже отмечалось, конспирологические мотивы способны проникать в разные жанры. Фэнтези также в последнее время все больше тяготеет к гибридизации с другими жанрами массовой литературы. Вопрос о гибкости границ жанров в отечественной массовой литературе, на наш взгляд, заслуживает дополнительного исследования. Татьяна Игоревна Хоруженко - кандидат филологических наук, кафедра фольклора и древней литературы, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Хоруженко Т.И. Русское фэнтези на границе с детективом: трансформации жанра // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2018, №1, с. 209-216. Рассматриваются возможности синтеза двух популярных жанров массовой литературы: детектива и фэнтези. Цель работы - выявить, какие элементы структуры заимствуются из детективного повествования и как они адаптируются для фэнтези. Заимствование детективных элементов происходит двумя способами: в первом случае - в волшебном детективе - в антураж фантастического повествования переносится структура детективной новеллы (сыщик, его помощник, преступник, обязательное наличие загадки и т. д.); во втором случае - в «городском фэнтези» - из детектива заимствуется не сама форма, а атмосфера тайны, пронизывающая все повествование. Делается вывод о том, что фэнтези обладает большим потенциалом для гибридизации с другими жанрами массовой литературы. Ключевые слова: фэнтези, детектив, массовая литература, жанр с. 209: Жанр фэнтези на русской почве существует около двадцати лет. За это время не только сформировался «золотой фонд» отечественного фэнтези, но и наметились тенденции дальнейшего развития этого жанра. с. 209: К началу XXI века наметились и национальные особенности фэнтези: во-первых, изменение иерархической структуры персонажей европейского фэнтези таким образом, что могущественнее всех прочих живых существ становится человек; во-вторых, сам жанр начал утрачивать «чистоту», объединяясь, сливаясь с другими разработанными жанрами массовой литературы. В итоге появились такие гибридные формы, как «женское фэнтези», техно-фэнтези и детективное фэнтези. На последнем нам хотелось бы остановиться подробнее. с.215: «Городское фэнтези» не является в полной мере детективом, в отличие от волшебного. В нем сильны элементы детектива (убийства, поиск преступника, атмосфера тайны), но целостного детективного повествования не складывается. Неполное раскрытие тайны позволяет превращать циклы городского фэнтези в своего рода сериалы. Подводя итоги, можно заключить, что слияние фэнтези и детектива прошло на русской почве достаточно успешно. Детектив вошел в фэнтези-тексты двумя способами: с одной стороны, перенос классической схемы в новые декорации породил фэнтезийный (волшебный) детектив, с другой – усвоение атмосферы таинственности и некоторых фабульных клише привело к появлению «городского фэнтези». Способность адаптировать уже существующие жанры массовой литературы для своих нужд позволяет вновь подчеркнуть метажанровый потенциал фэнтези. В то же время подобная тенденция к гибридизации показывает, что границы между различными жанрами на поле массовой литературы весьма условны и проникаемы. Вопрос о гибкости границ жанров в отечественной массовой литературе, на наш взгляд, заслуживает дополнительного исследования. Татьяна Игоревна Хоруженко - кандидат филологических наук, кафедра фольклора и древней литературы, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)
Лена М.: Сафрон Е.А. «Свой» и «чужой» Петербург в городской фэнтези // «Своё» и «чужое» в культуре народов Европейского Севера. Материалы ХI Международной научной конференции. Отв. ред. Н.Г.Урванцева. Петрозаводск: Петрозаводский государственный университет, 2017, с. 148-150. В статье рассматривается образ Петербурга, созданный отечественными авторами городской фэнтези XIX-XXI веков. В качестве предмета исследования использованы произведения, относящиеся к предвестникам жанра (повесть А.С.Пушкина, записанная В.П.Титовым, «Уединенный домик на Васильевском» (1829), неоконченная повесть М.Ю.Лермонтова «Штосс» (1845), рассказ А.Грина «Крысолов» (1924)), и сочинения, представляющие собой зрелую форму городской фэнтези (роман В.Н.Васильева «Лик Черной Пальмиры» (2003), роман М.Гелприна и Ю.Гофри «Уцелевшие» (2017)). Ключевые слова: городская фэнтези, Петербург, чужой, зло Сафрон Елена Александровна - кандидат филологических наук, доцент кафедры германской филологии и скандинавистики, Петрозаводский государственный университет.
Лена М.: Огнев К.К. Экранизации братьев Стругацких и эволюция отечественного кинематографа // Вестник Южно-Уральского государственного университета, серия Социально-гуманитарные науки, 2018, том 18, №1, с. 40-46. Во второй половине 1960-х в десятке лучших произведений научной фантастики оказались четыре повести братьев Стругацких, которые опередили по своей популярности таких признанных фантастов, как Станислав Лем, Айзек Азимов, Рей Брэдбери и других. Казалось бы, им прямой путь на экран, тем более, что в эти годы кинематограф активнее стал осваивать жанр фантастики, особенно с развитием компьютерных технологий. Но в реалиях эволюции общества и культуры лишь единожды кинематографисты использовали эти технологии для экранного освоения текстов Стругацких. При этом философская составляющая произведений этих авторов привлекла таких ярких мастеров, как Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Алексей Герман. Анализ их фильмов, как и работ других кинематографистов конца XX — начала XXI века показывает, что творчество Аркадия и Бориса Стругацких, несмотря на принадлежность их произведений к жанру научной фантастики, является неотъемлемой составляющей подлинного искусства, а любое обращение к текстам Стругацких в рамках массовой культуры оказывается не более, чем поверхностным заимствованием популярных сюжетных линий. Ключевые слова: кино, литература, экранные искусства, массовая культура, жанры с. 43: приведены Кассовые сборы экранизаций романов Стругацких с. 44: Любопытно, что и «Сталкер», и «Дни затмения», и даже «Чародеи» до сих пор находят своего зрителя. Убежден, что своего зрителя, в конечном счете, найдет и «Трудно быть богом» Германа. А «Обитаемый остров» все дальше и дальше уходит в историю. И дело здесь не в литературной первооснове, а в режиссерском прочтении текстов. Значительная часть современной аудитории, плохо знающая (если не сказать, практически не знающая) произведений Стругацких, идет на фильм Тарковского, Сокурова, Германа или увлекательную новогоднюю сказку. А «Обитаемый остров» не просто не достиг художественного уровня тех работ, но и оказался самым неудачным фильмом в творческой биографии Бондарчука. Он менее других названных выше режиссеров отошел от текста и философии романа, самым активным образом использовал современные возможности кинематографического языка, но они вступили в противоречие с глубокой философской направленностью романа, то есть возник вполне предсказуемый разрыв между искусством (а «Обитаемый остров» Стругацких принадлежит к ярким произведениям литературы и искусства второй половины XX века) и массовой культурой, частью которой стал современный кинематограф. Показательно, что Борис Стругацкий незадолго перед смертью достаточно сдержанно отозвался о фильме, вероятно, понимая, что их творчество в эпоху компьютерных технологий мало совместимо с экранным искусством, что произойдет неизбежный перекос в сторону зрелищности и, тем самым, утрата того главного, ради чего они создавали свои произведения. Современные компьютерные технологии начинают «играть», «работать», когда развивают предельно простые, лишенные философской составляющей истории, когда действие происходит в искусственном, лишенном аналогий с реальной жизнью, пространстве. А у Стругацких и фантастика, и сказка всегда были обращены к осмыслению, прежде всего, настоящего, а не отдаленного будущего. Огнев Константин Кириллович - доктор искусствоведения, профессор, Академия медиаиндустрии (Москва)
Лена М.: Жучкова А.В. Сказка-роман, или Снова о жанре фэнтези // Филологические науки. Научные доклады высшей школы, 2018, №1, с. 60-66. Парадоксально, что фэнтези, возникшее около 80 лет назад в западной и около 30 лет назад в отечественной литературе, до сих пор не включено в систему литературных видов, жанров, форматов и не имеет четкого, непротиворечивого определения. В данном исследовании мы предпринимаем еще одну попытку понять сущностные характеристики феномена фэнтези, его жанровую принадлежность, а также роль и значение литературы фэнтези в истории русской литературы. Ключевые слова: фэнтези, жанр, славянское фэнтези, фольклор, миф Жучкова Анна Владимировна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, Российский университет дружбы народов, Москва
Лена М.: Константин Фрумкин. Сюжет и фантазм: как был устроен советский научно-фантастический рассказ // Нева, 2018, №1, с. 168-177. с. 168: Для анализа текстов научно-фантастических рассказов вообще и русского научно-фантастического рассказа в частности прежде всего надо принять во внимание одну важнейшую особенность научной фантастики как разновидности литературы: в ней само фантастическое, то есть «чудо», то, что литературоведы часто называют «фантастическим элементом», является смысловым ядром почти любого текста — ядром, привлекающим внимание читателя, доставляющим удовольствие и развлекающим. Поэтому задачей фантастического текста становится презентация чуда, «показывание» фантастического, осуществляемое параллельно развертыванию сюжета в узком смысле слова. Презентацию чудесного надо рассматривать как особую линию в развитии действия рассказа, которую можно отличать от сюжета и которая иногда сливается с ним, а иногда причудливым образом переплетается, оставаясь сравнительно автономной. Это аспект научно-фантастического текста можно назвать — несколько сдвигая традиционный смысл этого термина — «фантазмом». Текст научно-фантастического рассказа — всегда поле напряжения между сюжетом — причем именно новеллистическим сюжетом — и «демонстрацией фантастического» («фантазмом»), и важнейшим вопросом становятся используемые писателями стратегии их сочетания. с. 177: При анализе текстов научно-фантастических рассказов крайне интересным представляется такой аспект, как соотношения финала рассказа с развязкой сюжета. Логично было бы ждать, что эти два финала — логический и композиционный — совпадают. Так, несомненно, бывает, но не менее распространен и другой вариант композиции, когда сюжет закончен, но текст еще длится какое-то время. В произведениях большой формы такой прием иногда называется эпилогом, который определяется как заключительная часть, прибавленная к законченному художественному произведению и необязательно связанная с ним непрерывным действием. Такие микроэпилоги часто имеются и в научно-фантастических рассказах. В этой связи финалы научно-фантастических рассказов можно разделить на две большие категории: финалы-развязки и финалы-эпилоги. Финал-эпилог часто является симптомом некоторой «стыдливости» автора, не желающего подчиняться только характерным именно для фантастики художественным задачам. Эпилог часто используется писателем для того. чтобы отдать дань законам нефантастической художественной прозы, как они ему представляются, реже задачам научно-популярной и интеллектуальной литературы. То есть эпилог часто используется автором, чтобы хотя бы частично выйти за пределы жанра. Вообще, функции эпилога чрезвычайно разнообразны. Иногда он должен рассказать о том, что же было после развязки. «Республика Южного Креста» Валерия Брюсова заканчивается тем, что описывается, как разрушенный город опять восстанавливается. В «Механическом правосудии» Куприна после того, как изобретатель машины для телесных наказаний во время демонстрации сам попадает в нее и оказывается выпоротым, дается главка, рассказывающая, как изобретатель жил после этого случая — таким образом, масштабы «хронотопа» в эпилоге резко меняются, вместо поминутного репортажа дается обзор многих лет жизни. В эпилоге может демонстрироваться, как принятое героями решение воплощается в жизнь. В эпилоге рассказа Феликса Дымова «Эти солнечные, солнечные зайчики», в котором принимается решение, что развоплотившиеся инопланетяне будут рождаться на земле в виде земных детей, показывается, как эти дети начали рождаться. Иногда в эпилоге решается вопрос о возможности доказать или подтвердить те события, которые для читателя и героя, в сущности, в доказательстве не нуждаются. В «Первых людях на первом плоту» Стругацких (1968) герои в финале уничтожают улики, доказывающие реальность фантастического происшествия. В финале «Высота 4100» Василия Карпова (1984) появляются результаты анализа, подтверждающие древность неандертальца, с которым встретились альпинисты. Для рассказов 30—50-х годов характерны оптимистические финалы, рассказывающие о том. какие открываются перспективы в связи с очередной научной разработкой и как много интересной работы еще предстоит. И пожалуй, важнейшее явление в эволюции композиции научно-фантастического рассказа, которое можно было наблюдать в постсоветское время, заключается в том, что писатели все-таки уже начали отказываться от эпизодов, сводящихся к возданию должного литературным законам — и от лирических введений в начале, и от вялых эпилогов в конце. Интерес читателя оказался важнее, чем дань литературным традициям, финалы постсоветских рассказов стали более энергичными и более точно совпадать с моментом развязки, а также часто и кульминации. Константин Григорьевич Фрумкин — российский журналист, философ, культуролог. Автор книг и статей философской и культурологической тематики, в том числе на темы философии сознания, теории фантастики, теории и истории драмы, а также социальной футурологии. Один из инициаторов создания и координатор Ассоциации футурологов.
Лена М.: Мария Галина. Вернуться и переменить. Альтернативная история России как отражение травматических точек массового сознания постсоветского человека // Новое литературное обозрение, 2017, №4(146), с. 258-271. http://www.nlobooks.ru/node/8890 http://magazines.russ.ru/nlo/2017/4/vernutsya-i-peremenit.html Статья частью включает материалы доклада на конференции «Languages of Utopia: (Geo)political Identity-Making in Post-Soviet Russian Speculative Fiction», 23—24 March 2017, Uppsala Center for Russian and Eurasian Studies, Uppsala University.
Лена М.: К.Г.Фрумкин. Альтернативно-историческая фантастика как форма исторической памяти // Историческая экспертиза, 2016, №4, С. 17-28. Статья посвящена альтернативно-исторической фантастике (АИФ) - жанру фантастической литературы, посвященному изображению альтернативных, не реализовавшихся сценариев мировой истории. Показывается, что жанр является формой проявления исторической памяти и задействован в осмыслении национальной истории и выстраивании исторического мифа, что, в частности, связано и с тем, что настоящую популярность в России АИФ приобрела после распада СССР, когда вся российская культура получила явственно историко-центрический оттенок. Популярность альтернативно-исторической фантастики тесно связана с ценностным отношением к истории, к оценке исторических событий как «позитивных» или «негативных» и нуждающихся в исправлении, при этом главной догмой АИФ является возможность ценностной ревизии истории через внесение технических изменений в ход событий, что можно назвать ценностно-техническим подходом. Оценивается фигура так называемых попаданцев как типических персонажей АИФ, ориентированных на ценностно-технический подход к истории. Обращается внимание на распространение метода альтернативно-исторического фантазирования от художественной литературы к философии и публицистике. Ключевые слова: история, историкоцентризм, культура, ценности, фантастика, альтернативно-историческая фантастика, революция, ценностно-технический подход, попаданцы, сценарии, ретромоделирование, если-публицистика. с. 17: Не будет большим преувеличением сказать, что примерно на рубеже 1980-х и 1990-х гг. русская культура перестала быть литературоцентричной и стала «историоцентричной». Причин для этого было более чем достаточно. Прежде всего, Россия оказалась в центре жестокого катаклизма, который не мог восприниматься иначе как именно исторический катаклизм — следствие предшествующего исторического развития. При этом советский режим считал одним из источников своей легитимации определенную философию истории, а перестроечная интеллектуальная революция, на фоне которой коммунистический режим рухнул, сама базировалась на отрицании этой философии истории, на альтернативном взгляде на место советского режима в мировом социальном развитии и заодно на преодолении касавшейся исторической информации советской цензуры. Геополитический катаклизм 1991 г. был одновременно революцией в сфере исторической памяти,все важнейшие события текущей политики оказалась под прицелом ориентированной на историзм оптики, при этом катастрофичность последовавших событий немедленно поставила вопрос о проблематичности и даже «ошибочности» предшествовавшей истории. И одним из отражений этой коллизии в художественной литературе стал расцвет так называемой альтернативно-исторической фантастики, т.е. фантастики, предлагавшей воображаемое исправление реального хода истории и рисовавшей картины измененного, альтернативного течения исторических событий. с. 25-26: Альтернативная фантастика не просто рассказывает об истории, но проблематизирует ее — она рассказывает читателю об истории как о проблеме, которая требует решения, и в этом смысле она развивает в русской культуре особую, живую открытость к исторической проблематике. Фантастика стимулирует эмоциональное отношение к истории, конструирует своего особого «лирического героя» — личностно озабоченного ходом исторического процесса. «Попаданец» изменяет историю потому, что он обладает личностной заинтересованностью, что он эмоционально относится к прошлым событиям, страдая из-за их недолжного хода. Но такой же заинтересованностью в большей или меньшей степени обладает и автор альтернативно-исторического текста, поскольку он выбрал эту тему и считает ее важной, а также и читатель его, поскольку он интересуется такими текстами. Таким образом, и авторы, и читатели, и персонажи альтернативно-исторической литературы вместе — каждый со своими нюансами — презентуют феномен «экзистенциальной задетости» историей. И, безусловно, все это является одним из проявлений общей озабоченности историей в современной русской культуре. Фрумкин Константин Григорьевич — кандидат культурологии, заместитель главного редактора журнала «Компания», Москва
Лена М.: Константин Фрумкин. Почему у нас нет «образа будущего» // Знамя, 2018, №1, с. 178-184. http://magazines.russ.ru/znamia/2018/1/pochemu-u-nas-net-obraza-budushego.html
Лена М.: Интуиция «Прямого луча». Вселенная Ивана Ефремова // Техника - молодёжи, 2018, №1/2, с. 1-75. 60 лет назад в ТМ состоялась первопубликация романа И.Ефремова «Туманность Андромеды». По словам Аркадия Стругацкого, она произвела ошеломляющее впечатление на читателей, оказав огромное влияние на всю последующую фантастику. В честь этого события мы решили издать книгу — альбом «Вселенная Ивана Ефремова». В первую часть — книгу «Интуиция «Прямого луча» собрали очерки, репортажи, интервью учёных, изобретателей и писателей. Во второй части — альбоме «Под чароитовой звездой» включили более полусотни живописных работ Геннадия Тищенко. Как сказал один из выступавших на открытии мемориальной доски Ефремову: «Сейчас надо всем перечитать «Час быка», чтобы не пришлось вскоре перечитывать "Лев Толстой как зеркало русской революции"...». Содержание - Александр Перевозчиков. От редакции (статья), с. 2 - Андрей Константинов. Вступительное слово. Илл. А. Константинов, Г. Тищенко и А.К. Соколова (1931-2007) (статья), с. 3 - Геннадий Тищенко. Координаты для заглядывания в будущее. Илл. Г. Тищенко (статья), с. 4-10 - Николай Смирнов. Космизм Ивана Ефремова. Илл. А. Побединского и Г. Тищенко (статья), с. 11-18 - Николай Смирнов. Земляне на Тормансе - взаимодействие энергий. Борьба действительности и очевидности. Илл. Г. Бойко и И. Шалито, а также А. Побединского (статья), с. 19-22 - Альберт Сайфутдинов. О предвидениях Ивана Антоновича Ефремова. Илл. Г. Тищенко (статья), с. 23-28 - Андрей Константинов. Календарь Ивана Антоновича Ефремова. Илл. П. Леонова (очерк), с. 29 - Геннадий Прашкевич. Туманность, сгущающаяся в яблоко (статья), с. 30-34 - Дмитрий Быков. Авторитетное мнение (эссе), с. 34 - Ольга Ерёмина. Предисловие. Илл. А. Побединского (статья), с. 35-36. - Адам Галис. Разрывая громаду лет. Беседа с писателем И.А. Ефремовым. Стенографировала М.П. Лапутина. Илл. А. Побединского, Г. Тищенко, Г. Бойко и И. Шалито (интервью), с. 36-50 - Аркадий Стругацкий. Авторитетное мнение, с. 50 - Борис Стругацкий. Авторитетное мнение, с. 50 - Мнение из сети, с. 50 - Сергей Александров. Видел ли И.А. Ефремов видеозапись старта "Тёмного пламени"? Илл. А. Побединского. Рисунок, приписываемый А.Д. Сахарову (статья), с. 51-55 - Андрей Константинов. Звёздный зов. Рассказ. Илл. Ю. Швеца, с. 56-59 - Мнение из сети, с. 59 - Геннадий Тищенко. Предисловие. Илл. Г. Тищенко (статья), с. 60-61 - Геннадий Тищенко. Заря в Кызыл-Агаче. Рассказ. Илл. Г. Тищенко, с. 61-63 - Мнение из сети, с. 63 - Николай Смирнов. Спасти коржаковию. Рассказ. Илл. Г. Тищенко, с. 64-69 - Геннадий Тищенко. Кино, телевидение и Иван Ефремов. Илл. Г. Тищенко (очерк), с. 70-75
Лена М.: Территория непознанного // Техника-молодёжи, 2018, №5-6, 1-80.
Лена М.: - Владимир Гарматюк. "Атлантида - установлено местонахождение", с. 8-14. Раскрыта "роковая" ошибка Платона (Крития или Солона), которая привела к путанице с местом положения Атлантиды. - Эдуард Махнин. В истории гибели группы Дятлова можно поставить точку, с. 37-49. - Геннадий Прашкевич. Тойский век. 16 июля 1962 года... Стенограмма выступления на ученом совете. Илл. автора, с. 50-59. - Геннадий Прашкевич. Вестники будущего. Илл. автора, с. 80.
полная версия страницы