Форум » Не историей единой (архив1) » Dzintara kalnā или древнелатышская религия » Ответить
Dzintara kalnā или древнелатышская религия
vilkacis: Как-то для одного знакомого я переводил с латышского отрывок книги "Dzintara kalnā" ("На янтарной горе") о древнелатышской религии. Если кому-то интересно, то могу этот перевод вставить сюда .
Ответов - 51, стр:
1 2 All
vilkacis: "Dzintara kalnā" Древнелатышская диэвэстииба, какая она открывается в латышских дайнах, по своей сути является природной религией. Это означает, что силу создателя космоса она старается понять через его проявления в природе, потому что сами латыши всегда жили в тесной связи с природой. В мировоззрении древних латышей видно прочувствованое включение в течение космических циклов, которое относится одинаково к разным уровням проявления мира. Человеку как микрокосму соответствует Вселенная, макрокосм, и те же самые принципы управляют обоими. Самая видимая часть космической зконности - небесные тела, особенно солнце. Однако ни солнце, ни луна, ни звезды, по крайней мере в поздний период, не являются божествами, а на уровне макрокосма подчиняются высшей законности, движутся по установленному ею пути. Солнце в дайнах - это небесные часы, которые разделяют сутки на две части, а день - на этапы. Солнце также делит год на времена года (создает календарь), и все работы в поле определяются строгой последовательностью времен года. Самые большие праздники связаны с четырьмя солнцеворотами - зимний и летний солнцеворот, осенняя и весенняя эквинокция. Солнечный миф и сказание о свадьбе дочери Солнца и сына Диэва в дайнах ярко и образно отображена, и в нем усматриваются очень древние элементы индоевропейских сказаний. Однако есть очень мало свидетельств того, что латыши считали бы солнце об'ектом религиозного культа. В дайнах движение солнца по небосводу часто показано как метафора жизни человека. Так это согласно мировоззрению, что течение жизни человека - это только одно колесико в кругами и очередями повторяющихся ритмах бытия. Цель жизи человека - найти себе принадлежащую ноту, с помощью которой настроиться на общую гармонию Вселенной, жить так, чтобы почувствовать себя как составную часть притоков и оттоков космических ритмов, дыхания мирового бытия. Древний латыш не считал себя повелителем природы, не чувствовал своего превосходства над природой, а чувствовал себя как неот'емлемую часть природы. Древний латыш природу не насиловал, а жил, ладил с ней. Также в дайнах не замечается дистанция между человеческим и божественным. Для древнего латыша вся природа была обожествлена, то есть, насыщена божественным духом, и с божествами он общался в интимном и фамилиарном стиле, как близкиe люди или члены семьи. Диэвс латышу обычно открываeтся через проявления природы. Это своеобразное, полностью суб'ективное переживание божественного присутствия и озарения, которое древние греки называли эпифанией, мистики - илюминацией или прозрением, а психологи - космическим сознанием. В латышской традиции эпифании очень часто связаны с деревьями. Солнце и Маара сидят на иве, Лайма сидит на липе и разговаривает с бедной сиротой, Пээрконс (гром) связан с дубом.
vilkacis: В латышской диэвэстиибе никогда не найдем контраста между телом и духом, а также не найдем утверждений о теле человека и его биологических функциях как о чем-то низком и злом. Для древнего латыша весь мир был [вы]пущен Диэвом, все создания созданы Диэвом - и поэтому в этом не было ничего предосудительного и презренного. Полностью чуждо в дайнах понятие греха, особенно такое понятие как врожденный грех. Человек по своей сущности не является злым. Этические ценности в дайнах не связываются с какими-то приказами и заповедьми. Этическое развитие в латышском понимании связано с нравстенностью (tikumība), и ребенок ее усваивает по-маленьку, видя какие качества признаются и уважаются другими. Нехватка тикума ("хорошего нрава") - это нэтикумс, и это то, чего человек стыдится, за что над ним посмеиваются. Но нигде в дайнах мы не встретим понятия греха и связaнного с ним чувста вины. В латышской диэвэстиибе Диэва вспоминают, призывают, восхваляют, но нигде не унижаются перед ним. Как раз наоборот - когда человека притесняют или ругают другие, тогда к нему на помощь идут Диэвс и Лайма. Один из главных проявлений тикумиибы, которое в дайнах может быть больше всего воспето, - это старательность/трудолюбивость, то есть радость работы и умение работы. Ясно, что живя в большом семействе, у этики труда очень практическая ценность: никто, кто может трудиться, не должен стать бременем для других. Однако латышское понимание тикумиибы не только материалистично и практично. Трудолюбие связано и с эстетическими ценностями: Balta nāca tautu meita, Kā ar sniegu apsnigusi; Nav ar sniegu apsnigusi, Nāk ar savu tikumiņu. Белая* шла дивчина, Как снегом оснежена; [это она] не снегом оснежена, [это она] идет со своим тикумом**. * белый цвет у латышей - это часто цвет чистоты, убранства, порядка, духовности, духовной чистоты ** хотя в современном латышском слово "тикумс" часто понимается в христианском понятии ("tikumības policija" - полиция нравов) - тикумс как сексуальный пуританизм, однако в дайнах у этого слова всегда древнее значение - тикумс как способность "правильно жить" - знать, уметь что-то. В данном случае тикумс девушки проявляется скорей всего в том что она чистая, а не грязная; в хорошей одежде, а не в лохмотьях; стройная, а не жирная; здоровая, а не больная; умная, а не дурочка; добрая, а не злая. Живя "тикумичную" жизнь, человек получает от Диэва благословение и помощь: Ej, māsiņ, taisnu ceļu, Runaj’ taisnu valūdiņu, Tad Dieviņis palīdzēs Taisnu mūžu nodzīvot. Иди, сестрица, прямым путем, Говори прямой язык, Тогда и Диэвc поможет Прямую жизнь прожить.
vilkacis: На ряду с трудолюбием и личной целостностью/интегрированностью также доброжелательность/добродушие, сочуствие и devīgums [что-то похожее на "щедрость", но в более умеренной и разумной степени; к слову "щедрось" подходит "обогатить", а к слову "devīgums" - "помочь, поделиться"] - проявления тикумиибы, которые особенно подчеркнуты в сказках о сиротке. В "диэвэственном"/обожестленном мире, каким мы его видим отраженном в дайнах, все существа/творения/твари наполнены божественным духом, и воля Диэва светит/испускается на мир также, как дневной свет исходит от солнца. Точно также как белый свет становится легче видимым только тогда, когда он расщепляется на цвета радуги, также и разные аспекты и функции космического разума человеческому мозгу легче воспринять, приписав их разным отдельно олицетворенным божественным образам, каждый из которых воплощает в себе отдельные проявления космических сил. Представитель всеобщего разума и порядка Космоса - это Диэвс (Dievs), имя которого (также как и у древнегреческого Зевса) происходит от индоевропейского корня, означающего "лучезарный свет/сияние". Диэвс представляет законы и зависимости макрокосма, то, что древние греки обозначали словом "логос" и частично олицетворяли в образе правителя Олимпа - Зевса. Также как небеса стоят над всей землей, также и совет Диэва стоит выше чем любая человеческим умом постижимая мудрость: Augstāk dzied cīrulītis Aiz visiem putniņiem; Dievam gudris padomiņš Par šo visu pasaulīt’. Выше поет жаворонок Чем все птички; У Диэва [более] мудрый советик Чем весь этот мир. Диэвс как олицетворение космического разума и дающий законы мира - родственен древнеиндийскому Вишне в ранних проявлениях, включая и тесную связь их обоих с конями. Диэвс часто упоминается вместе с небесными светилами, которые являются самыми значительными свидетелями высших законов: Es atradu uz celiņa Dieva jātu kumeliņu: Caur segliem saule lēca, Caur iemauktu mēnestiņš, Pavadiņas galiņā Auseklītis ritināja. Я нашел на дорожке Диэвом езжаного жеребца (жеребца, на котором скакал Диэвс): Через седло солнце вставало, Через уздечку месяц, На конце повод(к)а Аўсэклис (утренняя звезда) катился.
vilkacis: По разным причинам, в том числе и из-за столетних гонений на древнюю диэвэстиибу, в дайнах мало упоминаются культовые ритуалы, о которых свидетельствуют хроники и церковные акты. Однако очень хорошо видно, что Диэвопризнание у древних латышей связывалась с упоминанием и daudzināšana (что-то вроде "восхваления", но происходит от слова "daudz" - "много") Диэвa как неот’емлемой части каждодневной жизни - она вовсе не экономилась только для праздников и воскресений: Es Dieviņu pieminēju I rītā, vakarā: Še ceļos, še guļos Zem Dieviņa kājiņām. Я Диэвиня (Диэвa) упоминал/вспоминал/припоминал И утром, [и] вечером: Здесь встаю, здесь ложусь Под ножками Диэвиня (Диэвa). Диэвопризнание выражается в личном переживании и отношении каждого человека, а также в кругу семьи, а не только в формальных структурах, общественных церемониях. К присутствию Диэва человек готовится с помощью разных самоочистительных ритуалов, очищая себя, свой дом, округу: Nāc, Dieviņ, uz manim Šovakar vakarēt: Balti mani liepas galdi, Tīra mana istabiņa. Иди, Диэвc, ко мне Сегодня вечером "вакарить"*: Белые мои липовые столы (столы из липы), Чистая моя комната. * "vakarēt" - современный латыш мог бы спутать это слово с "vakariņot" (ужинать). Но хотя оба эти слова происходят от слова "vakars" (вечер), "вакарить" - это что-то наподобие медитации. Но это не тот транс, о котором ты меня спрашивал, "vakarēt" больше относится к коллективному действию, я его представляю как медитацию в виде коллективного пения или молчания (могут чередоваться), наиболее подходящее мeсто - за столом (поэтому "вакаренье" могло бы быть об’единено и с ужином) или возле очага, огня. Но это можно было бы делать (вакарить) и в одиночестве. В каждодневном быту человек просит благословления Диэва и желает его также другим; об этом говорит целый ряд застывших в языке формул, как например выражение "Dievs palīdz" (Диэвс помоги [тебе], = бог в помощь), которое обычно говорят, когда встречают кого-то за работой. Помощь Диэва (или Диэва и Лаймы) призывают также начиная каждую новую работу или начиная путь. Такие формулы подчеркивают, желаемое и делаемое лучше будет получаться тогда, когда оно будет соответствывать/согласовываться воле Диэва и высшим законам мира. Без благославления Диева ничего не получается (как хочется), ничего не проис ходит механически, само по себе или только силами человека: Vai, Dieviņ, ko darīšu? Man Dieviņis nelīdzēja: Sausa malka man nedega, Zaļa birze nelapoja. Ой, Диэвиньш, что буду делать? Мне Диэвиньш не помог: Сухие дрова у меня не горели, Зеленая роща не зеленела (листвой не покрывалась).
vilkacis: Paļāvība/упованиe (что-то вроде "упования", но не совсем точно, "положиться") на Диэва в свою очередь охраняет человека от зла, посланного злыми людьми, колдунами, завистниками ("skauģis" [скаўдис] переводится как завистник, но это слово имеет немного другой смысл это не просто тот, кто завидует, а тот, кто своей завистью действует как вредитель): Lād man’ ļaudis, bur man’ ļaudis, Nevar mani izpostīt: Dieviņš taisa zelta sētu Apkārt manu augumiņu. Проклинают меня люди, завораживают меня люди, [но] не могут меня загубить: Диэвиньш делает (ставит) золотой забор Вокруг моего тела. В сельских условиях в крестьянской среде самое видимое проявление благословения/благожелания Диэва - это обеспечение хлеба/питания [там где нет русских более или менее аналогичных слов, приходится использовать несколько более удаленных]. В связи с этим одна из самых важных функций Диэва - это содействие плодородию/плодовитости, особенно в отношении полей и коней. Диэву жалуются [не совсем точное слово, можно сказать: рассказывают, открывают то, что на сердце], если что-то не получается: "Dievam sūdzu vāju druvu, Dievam sūdzu vāju kumeliņ’ - Диэву жалуюсь на слабую ниву, Диэву жалуюсь на слабого жеребца, или не буквально, но по смыслу: Диэву жалуюсь на слабость нивы, Диэву жалуюсь на слабость жеребца". Любимое представление/образ о Диэве, который едет на коне через поле ржи с серым польтишком, - епифания плодородия, увиденная в облаке пыльцы цветущей ржи. Присутствие Диэва - содейственника плодородия - воспринимается как что-то очень мягкое и осторожное/бережливое: Lēni, lēni Dieviņš brauca No kalniņa lejiņā: Netraucēja ievas ziedu, Ne arāja kumeliņu. Lēni zirgi Dieviņam, Lēni paši braucējiņi. Медленно, медленно Диэвиньш ехал С горки в долину/низину; Не тревожил [ни] цветок черемухи, [ни] жеребца пахаря. Медленные кони у Диэва, Медленные сами наездники/ездоки. В дайнах Диэвс описывается также как охотник с псами, которыми очевидно являются волки, потому что "Dieva suns" ("пес Диэва") - это эвфемизм, который используют, когда не хотят называть волка именем ("Kā vilku piesauc, tā vilks sētā" - "Как волку упомини, так волк во дворе" - говорит пословица). Псами Диэва раньше себя считали также вилкачи, говоря, что они служат Диэву. Если злые колдуны цветки хлеба/жатвы/жита уносят, таким образом насылая неурожай, то вилкачи их приносят назад, таким образом отдавая людям украденное благословение/svētību. Жеребцами Диэва метафорично называются разные проявления природы. Интересно, что черные вóроны иногда упоминаются как жеребцы Диэва, что напоминает связь ворона как свещенной птицы со скандинавским Одином. Иногда каркание воронов и ворон используется как знак, что Диэвс повесил детеныша черта на дубе. Это напоминает, что Диэвс - не только нежный даватель благословения, но и противник сил зла [однако, в дайнах зло упоминается в таком незначительном количестве, что его невозможно поставить по силе и значению в один ряд с Диэвом, оно - только маленький третьестепенный элемент].
vilkacis: Та составная часть законов мира, которая решает судьбу каждого отдельного человека, - в руках Лаймы. Laima (Лайма) - укладчица/определительница судьбы, которая определяет, будет ли жизнь длинной или короткой, легкой или в бедах и слезах проживаемой: Kādu Laima mūžu lika, Tāds bij manim jādzīvo; Es nevaru pāri kāpti Par Laimiņas likumiņu. Какую Лайма жизнь положила, Такую мне нужно жить; Я не могу переступать Через положенное Лаймой. Мысль, что ожидаемая жизнь человека уже с момента рождения неизменно положена, родственна тому, что в индийской философии выражается понятием кармы. Карма представляет все то, что человек своими хорошими и плохими делами в ранних жизнях накопил как приданное своей судьбы. Каждая новая реинкарнация дает человеку возможность сделать свой кармический груз более легким, делая добро там, где раньше делалось зло. Также страдания человека предусматриваются не как наказание богов, а только как средство, которое помогает переплавить более низкую и злую сторону природы человека и, учась на своих ошибках, плохую карму переработать и стереть. Лайма в таком понимании воплощает ту безличную законность, тот несломаемый порядок мира, согласно которому у каждого действия своя плата и свои неизбежные последствия. Это помогает пояснить, почему Лайма, даже желая того, не может изменить положенную судьбу и даже иногда сама плачет, положив трудную жизнь: [я все-таки не связавал бы это с кармой. То, что Лайма не может сама изменить то, что сама положила, это как комплект хромосом, который случайно образовался в результате "соревнования" сперматозоидов, который больше нельзя измeнить. Мысль же о том, что у каждого действия свои последствия, я бы больше относил не к морально-кармической стороне, а к законам физики - например, приложив силу к спичке, спичка сломалась - любое действия имеет какие-то последствия, иногда неисправимые] Raud māmiņa, raud Lajmiņa, Abas divas gauži raud. Kam, Lajmiņa, tu raudāji, Pate mūža licējiņa? Плачет мамочка, плачет Лаймочка, Обе две очень/горько плачут. Чего, Лаймочка, ты плакала, Сама [же] положительницa жизни? Иногда образ Лаймы делится на тройку богинь судьбы, которые либо называются каждая своим именем – Laima, Dēkla, Kārta (Лайма, Дээкла, Каарта), либо просто как trīs Laimiņas – три Лаймочки (где [слово] "Лаймочка" стало уже почти нарицательным словом): Satecēja treis Laimeņas, Muna myuža licējiņas: Vīna soka, lai jei myra, Ūtra soka, lai jei dzeivoj, Tai trešuoji pasacēja, Lai ir myužu buorinīte. Стеклись/сошлись три Лаймочки, Положительницы моей жизни: Одна говорит - пусть умирает, Другая говорит - пусть живет, Та третья сказала, Пусть [всю] жизнь сиротка.
vilkacis: Решению/положению Лаймы может быть как положительный, так и отрицательный аспект, и порцию/дозу счастья, которое положено, никто и ничто не может отнять. Хотя в латышских повериях исчезло понятие реинкарнации, которое является важнейшей частью в индийской филоcофии, во многих дайнах ясно видно, что Лайма не всегда показывается как слепая предопределенность или неотвратимая liktenība [от слова "liktenis" - судьба]. Иногда видим важную мысль, что злостность самих людей, а не likums/положенное Лаймы является тем, что в мире создает больше всего страданий: Myna ļaudis mynamū Dubļainomi kuojeņomi. Cel, Laimeņa, ceļamū Boltajom rūceņom. Топтали люди топча Грязными ножками. Поднимает, Лайма, поднимая Белыми ручками. Также важно иногда высказанное признание, что судьба не во всех деталях на всю жизнь опрделена и что человек сам с благосклонностью, помощью и вмешаеьством Лаймы всегда еще много чего может исправить: Celies agri, man’ Laimīte, Gulies vēli vakarā, Palīdz manu grūtu mūžu Vieglumāi darināt. Вставай рано, моя Лаймочка, Ложись поздно вечером, Помоги мою тяжелую жизнь В легкость (более легкой) сделать. Делание судьбы в таком понимании очень отдаленно связывается с встречаемым в индуизме понятием дармы, что относится к в течение одной жизни делаемой, с рождения положенной обязанности. Krietni/хорошо выполняя эту обязанность, человек может в легкость darināt/делать нe только свою нынешнюю жизнь, но и свой кармический груз вообще. В индуизме дарма тесно связана с обязанностью выполненя функций касты (исходя из предположения, что общественная каста, в которой каждый рождается, определена кармой). С общественной уравниловкой, которую латышам принесли иностранные завоеватели, исчез слой правителей [valdnieks] и воинов в древнем латышском обществе, оставив только третий слой - крестьян. Вместе с тем исчезло понятие дармы как классово-диференцируемого разделения обязанностей, оставив в дайнах лишь ярко выраженный тикумс труда как единственный отблеск древнего понятия дармы.
vilkacis: В дайнах Лайму больше всего призывают молодые незамужние женщины. Это потому, что самые важные переходные точки жизни женщины положены Лаймой. Во-первых, Лайма определяет среду, в которой девочка родилась: или это diži/величавые родственники, много братцев и надежды на большое приданное, или же это бедная сиротка с маленькими возможностями выйти в люди. Во-вторых, большую часть судьбы девушки определяет то, в какую семью она попадет: будет ли это "мeсто хорошего хлеба", будет ли парень боярином или слугой, "pa prātam arājiņš" (пахарь по уму) или "asariņu dzērājiņš" (слезопийца). Во многих красивых дайнах Лайма изображена как белая гостья, которая приходит вечером навестить сиротку и обещает помощь, чтобы она могла выйти в люди, потому что у сиротки не хватает попечителей среди людей. Иногда епифания Лаймы - это богиня на липе, на своем священном дереве, которая сама обращается к сиротке в прямом диалоге: Laime sēd liepiņā, Bārenīte ziedus lasa. Saka Laime sēdēdama: - Kam, bārene, ziedus lasi? - Es, Laimiņa, ziedus lasu Vainadziņu šūdināt. Saka Laima sēdēdama: - Nelas’ daudzi, bārenīte. Nelas’ daudzi, bārenīte, Neba ilgi tu nēsāsi. Sieš’ es tev baltautiņu, Likšu caunu cepurīti. Лайма сидит на липке, Сиротка цветы собирает. Говорит Лайма сидя: - Для чего, сирота, цветы собираешь? - Я, Лаймочка, цветы собираю Веночек шить. Говорит Лайма сидя: - Не собирай много, сиротка. Не собирай много, сиротка, Поскольку долго ты [его] не будешь носить. Свяжу я тебе белое одеяние, Положу/надену куницевую шапочку. Так как Лайма определяет границы жизни: моменты рождения и смерти, то молодые жены горячее всего призывают Лайму, идя в "баньку Лаймы". Хотя почти что стерильная среда латышской бани создавала роженице более благоприятные условия, чем были доступны многим женщинам в более богатых западноевропейских странах, в момент родов все-таки две жизни были в руке Лаймы: молодая мать и рождающийся ребенок. В дайнах Лайма представлена как красивая, хорошая, здравая и белая. Последний эпитет на языке дайн относится как к белым одеждам, так и этическую ясность и эмоциональную близость. В народных сказках, в свою очередь, можно найти мотив, где также как в древнегречиских сказаниях боги apgrozās/живут среди людей, только обычно не знакомы, сокрыты от глаз за простой человеческой маской. Так у латышей Диэвс и Лайма ходят по миру как старый, оборванный нищий со своей дочерью, чтобы проверить labestību/хорошесть, сострадание и гостеприимность людей. Хорошие люди, которые спонтанно открывают им свои двери и свои сердца, получают за то богатую награду. Иногда даже Лайма открывается им как неописуемо яркое создание, как сверх’естественно красивая дева. Интересна мысль некоторых исследователей, что все образы божеств женского рода в индоевропейском религиозном мышлении являются лишь разными аспектами одной первоначальной Великой Богини, которая выражается в тойственности: богиня-девственница, богиня-жена и богиня-старушка. В пределах такой схемы Лайму можно считать первой фазой женственного аспекта божества: богиня-девственница. У Лаймы выражена родственность с красивой индуистской богиней Лакшми, которая тоже решает о счастьи и богатстве. Как Лакшми - женственная сторона Вишну, так Лайма часто призывается вместе с Диэвом. Разница же такова, что Лакшми - жена Вишну, а Лайма - дочь Диэва. Лайму иногда называют Матерью счастья - как в народных поверьях, так и в более длинных песнях о сиротке.
vilkacis: Вторую фазу - богиню-жену - представляет Māra (Маара). Маара ответственна за материальную оболочку, в которую душа входит и выражается в физическом мире, - за тело человека как храм души жизни этого мира. Во время родов - в волшебных словах-заклинаниях - дети выходят в мир через "ворота Маары", в дайнах "комнатка Маары" полна "крошечных, маленьких качелей/яселек" - такая как мистическая матка для всех еще неродившихся детей. Маара иногда собирает души детей как маленьких насекомых или как маленьких рыбок в озере, таким образом напоминая символику воды как универсальную матрицу: Kur tecēs’, mīļa Mār’, Ar sudrab’ vācelīt’? Ezerē, ezerē Zvejot maz’s sapālīš’. Куда течешь/бежишь, милая Маара, С серебряным лукошком? В озеро, озеро Ловить маленьких голавлей (головастиков?). В образе Маары усматриваются многие очень архаичные признаки, и у всех песен, которые о Мааре сохранились, очень примитивные, древние мелодии. У Маары выражена связь с древним индийским культом коров и молока (где она сливается с коровьей Маaршавиней), и она часто упоминается в связи с рябыми коровами (а также овечками). Сама Маара изображается, пася коров, почти как индуистские мифические коровьи пастушки гопи, спутницы Кришны. Дерево Маары - ива, которой нравится близость воды и чьи блестящие листья выглядят так, словно Маара о них вытерла замасленные руки. Характерно, что в дайнах встречаем как прямой диалог с самой богиней, так и диалог с коровой Маары, которая отвечает вмeсто богини: Gosniņ, mana raibuliņa, Kas tev’ raibu norakstīja? Mīļā Māra norakstīja, Svētu rītu ganīdama. Коровка, моя рябушка, Кто тебя рябой расписал? Милая Маара расписала, Священным утром пася. Цвет/краска Маары - чернобелый рябый - как перья сороки. Чернобелые цветки поросячих бобов - "подвески Милой Маары" или роспись перчаток, и как и рябые коровы - также творения Маары. В свою очередь, священные животные Маары, которые иногда трактуются как ее послы или воплощения, - черного цвета. Манифестацией Маары может быть черный жучек, черная курица, черная гадюка (в латышском это более привлекательное слово - "odze", оно никогда не используется как ругательство) или уж (zalktis): Melna odze ietecēja Manā govju laidarā; Tā nebija melna odze, Tā bij govju Māršaviņa. Черная гадюка/змейка втекла В мой коровий загон; Это не была черная гадюка/змейка, Это была коровья Маaршавиня. Как известно, как латыши, так и литовцы в свое время возле дома держали прирученных ужей, которых кормили молоком. Ужи были связаны с культом Великой Богини уже в древнем Крите. Маара, таким образом, недвусмысленно является хтонической богиней, которая выражает функцию животной плодовитости. Фаллический, сбрасывающий кожу и поэтому вечно возрождающийся уж (также гадюка) является только частью комплекса символов, в которых kopsaucējs/общее - молоко матери как первоначальная пища, так и символ продолжения двуполой жизни. Молоко коровы символически важно как жидкость - поддержатель жизни (в обществе, в котором полноценная диета в высшей мере зависела от протеинов молока).
vilkacis: Молодые жены во время родов (radības) вместе с Лaймой призывали также и Маару. Роды, происходившие в бане, иногда назывались хождением в баньку Лаймы, а иногда - в баньку Маары, потому что Лайма и Маара обе связаны с родами, только по разным причинам. Также в дайнах, где та жe самая песня в одних вариантах говорит о Лайме, в других - о Мааре, можно песню трактовать по-разному - в связи с функцией каждой из богинь. Лайму при родах призывают потому, что она решает о длинне жизни (то есть, о том, останутся ли живы мать и ребенок), а также в тот момент "кладется судьба" новорожденному. Маару призывают как создательницу жизни, содейственницу процеса родов, обеспечительницу здорового тела для ребенка и матери. Рябые коровы могут быть связаны с Лаймой, если они выражают богатство и общественное положение, если речь идет о величине приданого дочери и ее возможностях выхода в люди. В свою очередь, здоровье, плодовитость и молочность коров относится к функции плодовитости, которая находится под опекой Маары или коровьей Маaршавини. Маара иногда может быть грозная и страшная, и кажется, что раньше она могла бы быть связана не только с жизнью, но и со смертью. Когда умирает ребенок, горюющая мать воспринимает, что Маара за это ответственна: Vai, Māriņa, mīļa, balta, Ko es tev sariebos? Kokam auga atvasītes, Man neauga lolojums. Ой, Маариня, милая, белая, Что я тебе ~досадила? У дерева росли побеги, У меня не росла ~детка. О ребенке, который ночью плачет и не спит, говорят, что милая Маара его дразнила; это мог бы быть эвфемистический способ, как сказать о болезни. Бросается в глаза консеквентное использование эпитета "милая" вместе с именем Маары, это могло бы быть попыткой задoбрить потенциально грозную/опасную богиню и предотвратить уничтожающий аспект ее силы. Беря во внимание комплект этих разных функций, нет сомнений, что Маара древних латышей является манифестацией очень архаичной богини-жены. Третья фаза в классической тройке богинь - богиня-старушка. В латышских традициях она показывается как Zemes māte (Зэмэсматэ, Мать земли) или Veļu māte (Вэлюматэ, Мать вeлей (вeлисoв)), которая представляет заключичельный этап цикла жизни. После смерти тело человека попадает назад в лоно Земли и его составные части возвращаются в природу, а вeль (вeлис) - или астральное тело - попадает в царство Матери вeлей. Душа, в свою очередь, уходит к Диэву или же (то есть) в сад сыновей Диэва. Иногда же и душа отдается Матери вeлей: "Zemes māte kaulus prasa, Veļu māte dvēselīti" (Зэмэсматэ кости требует/забирает, Вэлюматэ - душеньку").
vilkacis: Может возникнуть вопрос - воспринимались ли Zemes māte и Veļu māte как две отдельные богини или же это была одна и та же богиня в двух ролях. Это же относится и к Kapu māte (Капуматэ, Мать могил) и Mēra māte (Мээраматэ, Мать чумы), Smilšu māte (Смилшуматэ, Мать песка) и Rūšu māte (Руушуматэ, Мать руушей - [не знаю как это перевести]). Древняя индийская традиция называть одну и ту же богиню (или бога) разными именами (в зависимости от того свойства или функции, которую хотят подчеркнуть) наводит на мысль, что это одна богиня со множеством функций, которую называли по-разному. Как Zemes māte она хранила тело умершего человека, которому [приходилось] спать под земелькой, "kamēr saule debesīs" (пока солнце в небесах). Veļu māte - мать века/жизни человека, которая заботится о теле ушедшего с материнской заботливостью и любовью: Kas manai māmiņai Šovakar cisas taisa? Veļu māte cisas taisa, Zīda klāja paladziņu. Кто моей мамочке Этим вечером "цисы" (постель) ~стелит? Вэлюматэ цисы стелит, Шелковую раскладывает простынку. Дайны выделяют поэтическую паралель между белыми простынями, в которые мать укутывает младенца, когда он приходит в этот мир, с белым саваном, которым накрывают тело, когда человек расстается с этим миром/светом. Также белый песок кладбища является белыми простынями Матери вeлей. Царство Матери вeлей сливается с тем светом (viņsaule), и также Saulīte (Солнышко) как проводник душ в тот мир (на тот свет) может встретить ушедшего на белой песочной горке. Нигде не сказано, что Zemes māte или Veļu māte была бы старой, только форма обращения "мать" указывает на образ зрелой женщины, у которой "smilšu kurpes kājiņā." (песочные туфли на ногах): Es redzēju Veļu māti Pa vārtiem ienākot: Baltu seju apsējusi, Smilšu kurpes kājiņā. Я видел/видела Вэлюматэ [как она] Через ворота входила: Белое (белым) лицо обвязала, Песочные туфли на ногах. Veļu māte или Kapu māte песком также кормит вошедших в ее царство (но этого, наверное, произошла детская игра о варении песочной каши): Visi ēda, visi dzēra, Mūs’ brālītis vien neēda; Kapu māte bāleliņu Baltu smil(k)šu ēdināja. Все ели, все пили, Наш братик только не ел; Капуматэ братца Белым песком кормила. [Пояснение: эту дайну могла бы петь семья за столом: вся семья ужинает, все едят, нет лишь братца, который похоронен, он не ест вместе с семьей, его где-то "там" кормит Капуматэ белым песком.]
vilkacis: Подчеркнуто больше чем любое другое божество Veļu māte связана с белым цветом: Balta sēd Veļu māte Baltābola kalniņāji. Pilna roka baltu puķu, Klēpei balta villainīte. Белая сидит Вэлюматэ На горке белого клевера. Полная рука белых цветов, На клээпе* белая виллайнэ/накидка. * Klēpis - пространство, которое образуется у сидящего человека между средней частью тела и ногами, короче передняя часть тела в районе живота. Если ребенка берут на колени (особенно если еще его руками охватывают/обнимают), говорят, что его берут в клээпис. Это слово означает также лоно матери, мeсто, где развивается плод. Мир Матери вeлей - это aizsaule (засолнце) или viņsaule (то/его солнце, с той стороны солнца), где вэли (вэлисы) продолжают своеобразное существование. Ожидая нового гостя в свое царство, Вэлюмати топит известковую печь и печет медовые лепешки. В поминальных песнях сама ушедшая просит свою мать испечь ячменевую лепешку, чтобы можно было покормить вeлей, которые придут ей навстречу, чтобы открыть ворота того света. Veļu māte как pārlaicīga/вневременная паралель с мaтерью семейства на этом свете и она радуется каждому новому "ребенку", который появляется в кругу семьи: Veļu māte priecājas, Kapu virsu dancodama: Gan dēliņu-arājiņu, Gan meitiņu-malējiņu. Вэлюматэ радуется На могиле вытанцовывая: [радуется] как сыну-пахарю, Так и дочери-мельничихе. Проявляется оптимистическое отношение к любому событию - даже в случае смерти родственника стараются увидеть что-то хорошее, что могло бы уменьшить горечь утраты. В этом случае представляют Мать вэлей, которая радуется возвращению свох детей. Veļu māte особенно радутся и танцует по краю могилы, когда на кладбище везут молодого парня, потому что он будет женихом для ее дочери. Народное поверье говорит: когда солнце светит через дождь, тогда в царстве вэлей свадьба играется. В дрeвние времена на похоронах молодого человека танцевали как на свадьбе, чтобы таким образом отпразновать в его жизни нехватающий элемент (свадьбy). Вмeсто не пережитой (не отведанной) земной/человеческой свадьбы участники похорон играют/празднуют свадьбу умершего с дочерью Матери земли: Griež dancāt bāleliņi Tā lielā žēlumā, Iedevuši sav’ brālīti Zemes mātes meitiņai. Крутитe танцы, братцы, В той большой жалости, Отдали (сосватали) своего братца Дочери Матери земли.
vilkacis: Что касается персонификаций образов божеств мужского рода, то согласно взглядам некоторых исслeдователей, индоевропейская традиция разделяет их также на три категории. Однако это разделение определяется не этапами жизни и их биологически-общественными функциями - как это у богинь, а функциями, которые раньше были связаны с общественными слоями людей. Первая функция - функция правления и законодательства - принадлежит главному богу. Это латышский Dievs (Диэвс), о котором уже говорили, древнегреческий Зевс, древнеиндийский Dyāus, индуистский Вишна. Вторая мужская функция - военная функция, сюда входят германский Тор, славянский Перун, литовский Перкунас и латышский Pērkons (Пээркуонс), которого хроники называют также главным богом древних прусов и литовцев. Латышский Пээркуонс как в дайнах, так и в каждодневном языке реже призывается, чем Диэвс, однако у Пээркуона важная роль в латышском солнечном мифе о небесной свадьбе. Главная манифестация Пээркуона в природе - это гроза, гром, отдельные элементы которого диференцированы как сыновья Пээркуона: Pērkona tēvami Deviņi dēli, Tie visi deviņi Amatnieki: Cits spēra, cits rūca, Cits zibenāja, Cits laida migliņu Avota malā. У Пээркуона отца Девять сыновей, Они все девять Мастера: Кто-то ударял, кто-то рокотал, Кто-то молнил (молнии метал), Кто-то пускал туман На краю ручья. С именем Пээркуона больше всего связаны разные члены его семьи: Pērkonīši (Пээркуонииши) - пять братьев, их мать плетет сито для отсеивания мелкого дождя, упоминаются также дочери и невестки Пээркуона. Пээркуонc – воинственный бог. Как дайны, так и поверья указывают, что воинственной роли Пээркуона подобает преследование йодов и сражение молниями. Латышский Пээркуонс сохранил в себе очень архаичные функции и полностью соответствует ведийскому Индре, который тоже преследует разных чертей и нечисть, особенно дракона Вртру, который украл дождевые облака и не дает земле влагу. Так как гроза Пээркуона приносит летом дождь, а дождь нужен для полей и зерна, то Пээркуонс так же как и Индра выполняет не только военную функцию, но и как дождевой бог об’единяет ее с функцией плодородия. Для примера волшебные слова, с которыми обращались к Пээркуону: Pērkons brauca pa jūriņu Putošā laiviņā. Brauc, Pērkon, Vidzemē Apraudzīt Vidzemītes: Vidzemnieki gauži lūdz – Miežiem asni novītuši. Пээркуонс ехал по морю На пенящей лодке. Едь, Пээркуон, в Видзэмэ Навестить центральные земли: Видзэмниэки (жители Видзэмэ) очень просят – [потому что] У ячменя побеги завяли.
vilkacis: Самое известное представление о Пээркуоне - это debesu kalējs (небесный кузнец), который кует пояса, шпоры и оружие для сыновей Диэва и разные украшения для дочери Солнца: Kalējs kala debesīs, Ogles bira Daugavā: Saules meitas saktu kala, Dieva dēla zobentiņu. Кузнец ковал в небесах, Угли сыпались в Даугаву: Сакту [чью?] дочери Солнца ковал, Мечь сына Диэва [ковал]. У этой персонификации грома и молни как явлений природы есть паралель и в древнегреческой мифологии, где Хефаист кует для Зевса скипетр и для бога солнца Гелия - колесницу. Пээркуонс особенно связан с металом, камнем и черным цветом: Pērkonami melni zirgi, Ar akmeni nobaroti, Dzer sudraba ūdentiņu Tēraudiņa silītē. У Пээркуона черные кони Камнями накормленные, Пьют серебряную водицу Из стального корытцa. Пээркуонс управляет также целительными и охраняющими здоровье силами. При раскопках могильников, особенно относящихся к 8-12 векам нашей эры, в мужских могилах очень распространены маленькие, топорообразные янтарные подвески, которые носились как омулеты. Топор, которым Пээркуонс валит дубы - сам свои священные деревья - известный атрибут Пээркуона у всех индоевропейских народов. (Связь между молнией, которая часто попадает в дуб, и топором бога грома Тора особенно ясно видна в скандинавской мифологии. Также и мелкие кривые сучки дуба в своем роде напоминают зигзаги молнии.) Эти маленькие янтарные топорики носились как талисманы против ранений в бою. Примечательно, что народные поверья до наших дней приписывают целебные свойства янтарю и так называемым "пулям грома", которые находят там, где ударила молния.
vilkacis: Третью функцию, или функцию чистого плодородия, представляет Jānis (Янис), который называется сыном Диэва и приезжает (прискакивает) "savus bērnus apraudzīt" (навестить своих детей) вечером в день летнего солнцeстояния на черном коне, который напоминает мэльней (melnis - черный конь) Пээркуона, и со звуками, которые напоминают удары грома: Visu gadu Jānis jāja, Nu atjāja šovakar: Rībēj’ zeme nolecot, Šķindēj’ pieši atjājot. Весь год Янис скакал, Ну прискакал этим вечером: Гремела/громыхала земля спрыгивая (когда он спрыгивал), Звенели/бренчали шпоры скача (когда он скакал). Летнее солнцeстояние в северных странах - самый важный момент в циклическом движении года. Солнце, которое только что поднялось на самое высокое мeсто небесной горы, с этого момента начинает свой путь с горы вниз. Янис, значит, - точка перехода из одного положения мира в другое; он - как ворота, в которых стоит двуликий бог, о котором рассказывается в хрониках, - также как римский Янус, одним лицом смотрит назад в прошлое, другим - вперед в будущее. Янис бьет в медный барабан "vārtu staba galiņā" (на вершине столба ворот), таким образом обозначая космический момент, когда в момент перехода открываются ворота также и между этим светом (šī saule) и тем светом (viņsaule) и в мире показываются сверхестественные силы. Эти силы по сути pretspēki/противосилы двойного характeра. В день Яниса распускаются хорошие силы плодородия и жизни, но вместе с ними приходят также силы зла и тленности, которые тормозят плодородие. Поэтому ритуалы ночи Яниса служат двум паралельным целям: сберечь урожай и животных от неурожая, ведьм, колдунов и скаудей/завистников и одновременно дать им особенно эфективные, положительные, благоприятные плодородию импульсы. Янис - в основном божество вегетативного плодородия, которое персонифицирует ежегодное возрождение природы после длинной северной зимы. В этом у него много двойников в сравнителной мифологии: фригийский Атис, феникийский Адонид, частично древнегреческий Дионис, а также египетский Осирис. Циклическое пробуждение после зимнего оцепенения (или - в южных странах - после продолжительного периода засухи) лучше всего видна в растительном мире, от которого в свою очередь зависят все животные. Поэтому Янис обычно везет зеленую листву и траву: Jānīts nāca pa kalniņu, Zāļu nasta mugurā. Nāc, Jānīti, no kalniņa, Dod manām telītēm; Es tev došu siera nuku* Par telīšu barošanu. Янис шел по горке, Груз/вязанка травы на спине. Иди, Янис, с горки [сюда], Дай моим телочкам; Я тебе дам ~кусок* сыра За кормление телочек. * Nuka – это такой огромный ломоть, который отрезан от всей буханки хлеба или от всего колеса сыра (неразрезанный на меньшие части). Распускание зелени связано с дождем, который в день Яниса обычное явление, которое дало основу для поговорки "līst kā pa Jāņiem" (льет как на [в день] Яниса). Зелень обеспечивает коровам корм, а людям соответственно молоко. Jāņabērni (Янябээрни, дети Яниса), которые ходят от одного двора до другого, посыпая все травами/цветами Яниса (Jāņazāles), облигуя/обпевая дома (поют/подшyчивают над хозяевами домов) и вытаптывая сорняки, имитируют самого Яниса как носителя плодородия и благословения. Хозяева домов должны угостить пивом детей Яниса, чтобы лучше рос ячмень в поле. У Яниса вообще особая связь с плодородием зерна: Vai, Jānīti, Dieva dēls, Tavu kuplu cepurīti! Apakš tavas cepurītes Auga mani mieži, rudzi. Ой, Янис, сын Диэва, Твою пышную шапочку! Под твоей шапочкой Рос мой ячмень, рожь.
vilkacis: Jāņamāte (Яняматэ, мать Яниса) должна накормить детей Яниса сыром, чтобы росли коровы в хлеву. Совместная сакральная трапеза Травяного/цветочного вечера (Zāļu vakars) является жертвой для Яниса, которую вмeсто божества принимают сами участники празднества. В честь Яниса щедрой рукой раздаются именно те подарки, которых от Яниса на следующий год опять ожидают. Ячменное пиво, которое дожно быть на день Яниса и которое все пьют как на своеобразное святой вечерне, - жидкость, сделанная из твердых зерен, которые представляют собой урожайность возделанных полей. Сыр, которым угощает Янамати, - из жидкости сделанная твердая пища, представляет собой плодовитость животных (коров), зависящих от лугов. Трапеза Яниса таким образом символизирует двойной - растительный и животный - аспект плодовитости, а также подчеркивает трансформации, которыми человеческая культура преобразует то, что дала природа. Исходя из симпатической магии, людям в ночь Яниса нельзя спать, чтобы их зерновые, лен и тд. также не упали (спать). Оставаясь всю ночь на ногах, дети Яниса заставляют и свои нивы стоять до самой жатвы: Kas gulēja Jāņa nakti – Veldē rudzi, veldē mieži; Kas līgoja Jāņa nakti – Stāvus mieži, stāvus rudzi. Кто спал в ночь Яниса - [у того] полегла рожь, полег ячмень; Кто "лииговал" (праздновал) ночь Яниса - [у того] стоит ячмень, стоит рожь. Как характерно для ритуалов плодородия, у празднования ночи Яниса имеются некоторые оргиазические/оргазмические признаки, родственные древнегреческим дионисиям. В ночь Яниса вычеркиваются некоторые обществом определенные нормы, стирается граница между природой и культурой. В вечер Яниса лес и луг заходят во двор, который украшается гирляндами цветов и трав и маленькими мэями (meija – мэя – маленькaя березкa, или ветки березы). Мэи возле дверей/косяков и по углам комнат, травы Яниса разбрасываются в хлевах и конюшнях, и у всех венки на голове. [у мужчин обычно дубовые венки, а у девушек - из цветов/трав Яниса]. Под масками зелени исчезают индивидуальные лица, идентичность и общественные категории ("Jāņa nakti nepazinu, Kura sieva, kura meita" - "В ночь Яниса не узнавал, Кто/которая жена/женщина, а кто/которая дочка").
vilkacis: Неот’емлемая часть празднества Яниса - jāņugunis (огни Яниса), которые горят на каждой горке и как бы замещают солнце во время его короткого отсутствия, таким образом обеспечивая хотя бы один раз в год полную победу света над тьмой. Также и людям нужно оставаться наяву/бодрыми до восхода солнца, не давая сознанию исчезнуть в темени сна, как это обычно происходит ночью. Молодые пары прыгают через костер, чтобы на следующий год было здоровье (в самом широком смысле слова). У огней Яниса неоспоримое родство с жертвенными огнями, которые в ведах и в индуизме занимают важное мeсто и через которые двуликий бог Агни как посредник возносит богам молитвы людей. Papardes zieds (цветок папортника), который с большим шумом расцветает как горящее пламя в полночь ночи Яниса, - древнее представление, которое об'единяет символику магии, плодородия и огня. В последнее время этот ритуал в сознании народа существенно деградировал [сейчас поиск цветка папортника - это поиск сексуального партнера], однако древние поверья указывают, что в своей глубокой сущности он символизирует прозрение сознания во время инициации/посвящения, которая доступна только после ритуальной индивидуальной проверки. Кандидат, который хочет это увидеть и получить, должен в одиночестве идти в глубину темного леса, поместить себя в волшебный круг и терпеливо ждать, не давая никому себя потревожить. В полночь разные чудовища и нечисть придут его пугать и пытаться выгнать из защиты волшебного круга. Тот, кто испытание выдержит и вошебный цветок получит, преобретет счастье, богатство и разные сверх’естественные способноси. Ритуалы Яниса манят детей Яниса прочуствовать и вкусить близость природы, прочуствовать и принять в себя разбухающие силы жизни и плодородия. Ночь Яниса зовет и способствует единению человека с природой, напоминая о биологической стороне человеческой сущности, и включение человека в общность Вселенной. Ритуальные līgo dziesmas лииго-песни, которые поются только в ночь Яниса, соответствуют мантрам и бхаджанием индуистов и будистов. Длиннопротяжные ноты "līgo" в припеве создают физичеслое ощущение тепла в солнечном сплетении и других автономных центрах нервной системы и через них влияют на психические центры (чакры, "завитки/колеса" психической энергии). С помощью вибраций лииго-песен выполаскивал из своей души тревоги и несчастья, и настроить свою особую ноту на гармонию c Вселенной. До сих пор мы следуем многим древним традициям, хотя на наши взгляды неизбежно влияет наш современный стиль/способ жизни, наша среда. Это делаем (следуем традициям) потому, что большинство древних традиций являют собой не только древние ритуалы плодородия, но и очень глубкие, в символы погруженные/одетые вечные истины, значение которых мы еще интуитивно чувствуем, и которые продолжают влиять на подсознание и соответствуют требованиям души, которые правдивы/истинны и вне времени.
Colonel Hunter: ... не произвел на меня благоприятного впечатления. По-моему, это обычное романтическое вышивание крестиком на тему родной истории, чем так часто страдают молодые нации и их историческое школы. Оченно для такого вышивания подходят темы древней народной веры - особенно удобные тем, что об этой вере никто ничего не знает. Тут можно и единение с космосом помянуть, и модное ныне экологическое единение с природой и т.д. и т.п. В принципе ничего плохого в таком вышивании нет - это болезнь роста, которая пройдет вмесате со взрослением - но к исторической науке подобные тексты имеют отношение, в лучшем случае, лишь косвенное. Пара пассажей так и просится для цитирования-анализа. Например: vilkacis пишет: цитатаВ латышской диэвэстиибе никогда не найдем контраста между телом и духом, а также не найдем утверждений о теле человека и его биологических функциях как о чем-то низком и злом. Для древнего латыша весь мир был [вы]пущен Диэвом, все создания созданы Диэвом - и поэтому в этом не было ничего предосудительного и презренного. Полностью чуждо в дайнах понятие греха, особенно такое понятие как врожденный грех. Человек по своей сущности не является злым. Совершенно очевидно, что в древнелатышской народной вере просто отсутствовала развитая система моральных ценностей-оценок, а "добрые человеко-сущности" автор высосал из пальца. vilkacis пишет: цитатаНо нигде в дайнах мы не встретим понятия греха и связaнного с ним чувста вины. Проступающий в писаниях автора образ древнего латыша, живущего в единении с космосом, не вызывает особой симпатии. Я бы не хотел жить рядом с людьми, которым не знакомо чувство вины. Жуткие люди - того и гляди, топориком сзади попотчуют во славу Лаймы... Брррррр! vilkacis пишет: цитатаБелая шла дивчина, Как снегом оснежена; [это она] не снегом оснежена, [это она] идет со своим тикумом. Если быть объективным, то текст частушки говорит только о том, что по улице шла деффка в белом - что и произвело на народного поэта, простого деревенского парня, сильное впечатление. А автор и пошел наворачивать турусы на колесах - о духовности и нравственности. Вышивание крестиком, чиста вышивание... Ну и дальше в том же роде. О сконструированом автором пантеоне я даже и не говорю - это чистое фэнтези на (псевдо)языческие темы. А кто автор книги, когда она вышла? Удачи, Л.
vilkacis: Colonel Hunter пишет: цитатаБеглый просмотр текста не произвел на меня благоприятного впечатления Однако текст стал для тебя причиной для написания такого длинного комментария :) цитатаПо-моему, это обычное романтическое вышивание крестиком на тему родной истории Ну коли по-твоему так, то пусть для тебя оно будет так. Для меня же в этой книге практически нет никакой романтики. Довольно скучный научный анализ, попытка засyнуть анализируемый об’ект в рамки каких-то концепций, сухое, ничего не об’ясняющее сравнение с другими религиями. Конечно, я не являюсь знатоком древнеиндийских вед. Если бы был знатоком, то возможно более серьезно отнесся бы к наличию аналогий в обeих религиях. Но поскольку вед не знаю, мне эти сравнения ни o чем не говорят, а порой кажутся притянутыми за уши. Особенно та странная и сомнителная концепция о трех богах и трех богинях. Но вот романтики здесь нет. Романтика была в 19 веке. Хотя, именно благодаря под’ему национального самосознания в 19 веке в Латвии начали собирать этнографический материал, частью которого являются более миллиона дайн. Вот так - взяли и собрали миллион дайн, а потом (уже в 20 веке) начали их изучать. Казалось бы - ну что интересного можно найти в песнях (как ты говоришь "частушках") необразованных примитивных крестьян? Но вот, что интересное, в дайнах явно просматривается целая философская система. Самые образованные люди на деревне были лютеранские священники. Можно предполoжить, что они как-то могли повлиять на мировоззрение крестьян. Но ничего подобного. В дайнах нет ничего христианского, ни капельки. Это совсем другая система ценностей. Дохристианская. Но вернемся к истокам. Большая часть европейских народов говорит на индоевропейских языках. С тех пор как индоевропейцы пришли в Европу многие народы перемещались по Европе, смешивались и оказывали сильное влияние друг на друга. Одним из исключений являются балты. Они жили в стороне от основных путей переселений народов. С тех пор, как они поселились вблизи Балтийского моря, и до середины первого тысячелетия нашей эры они жили на одном месте, обособленно от других народов, ни с кем особо не смешиваясь. Очевидно это является и причиной почему балтийские языки оказались самыми близкими к древнему санскриту. Они просто законсервировались. Среди других земель, заселенных носителями индоевропейского языка, мир балтов значительно отличается тем, что язык и фольклор сохранились здесь в удивительно неизменном состоянии, черты древней культуры не были искажены или уничтожены в ходе многочисленных вторжений и миграций в доисторический и ранний исторический период, как произошло на многих территориях Центральной, Восточной и Южной Европы. Marija Gimbutas, The Balts Многие поселения балтов существовали в течение многих столетий - на протяжении такого длительного времени погребения делались иногда даже в четыре слоя. Напримeр, первый (нижний) слой относится к 19-20 векам до нашей эры, второй (средний) - к 18-16 векам до нашей эры, третий (верхний) - к 11-15 векам до нашей эры. То есть люди жили на одном месте очень долго - из поколения в поколение и соблюдали одни и те же традиции, даже хоронили умерших все время на том же месте. На землях балтов, которые жили на окраинах, находят много оружия (очевидно, им приходилось сражаться с соседними народами). А у тех, кто жил "в серединке", оружия почти не находят. Им оно не было нужно, они жили в мирных условиях - в далеке от остального мира. К началу второго тысячелетия нашей эры территория расселения балтов существенно сузилась, но сердцевина сохранилась - земли латышей, литовцев и прусов. Прусы были уничтожены к 16 веку. Литовцы создали звое Великое княжество литовское, а позже приняли христианство. Предки латышей были завоеваны немецкими рыцарями в 13 веке. Однако рыцарей больше интересовали экономические выгоды, а не духовный мир латышей. Поэтому аж до 18 века латыши оставались язычниками. У них в обязанности входило посещать церковь, но они там ничего не понимали (сначала все было на латинском языке, потом на немецком). И реформация в Латвии прошла мирным путем - какая разница для латышей кем считают себя немецкие бароны - католиками или лютеранами, да хоть марсианами. Лишь с появлением латышских священников и переводом библии на латышский язык христианская пропаганда смогла начать промывание мозгов латышей. 18 век - стремительное распространение христианства среди латышей. Однако кое-что осталось еще и в 19 веке и даже в начале 20 века. Собрать боллее миллиона дайн (которые некоторые европейские исследователи называли "гимнами богов") среди такого небольшого народа - это не шуточка.
vilkacis: Собирались так же и сказки, и сказания. Однако в них не просматривается никакая целостная система ценностей. Сказки - это все-таки проза. Каждый рассказчик что-то забывает, что-то изменяет, что-то от себя придумывает. Дайны же - это поэзия, они менее подверженны изменениям. Их пели прабабуши, их поют правнучки, их будут петь их правнучки. Многие дайны по мнению лингвистов являются очень древними. Сохранились и были записаны так же многие тысячи мелодий исполнения дайн. Для одного только дня летнего солнцeстояния записаны более тысячи (!) мелодий. Некоторые мелодии достаточно "примитивные". Но не внашем понимании слова "примитивный" (не развитый), а в смысле "первоначальный, истинный". Иногда мелодия состоит только из двух нот, но зато она имеет такое воздействие на психику человека! Балтийский шаманизм одним словом :) Конечно, не все дайны, сочиненные балтами за 4 или 5 тысячелетий, сохранились, но имееющийся миллион дайн, во-первых, является самым полным образцом индоевропейской религии (к тому же с непрерывной традицией - дайны не с каменных дощечек списывали, а у живых людей записывали даже еще в начале 20 века), во-вторых, он содержит в себе образец отношения к природе и людям, он как бы несет в себе "код ДНК древней култыры" - по имеющемуся образцу можно воссоздать все недостающее или создать то, что необходимо для человека 21 века. Другой вопрос - кому это нужно в 21 веке? Этот сайт показывает, что есть люди, которые интересуются историей. А есть и люди, которые интересуются религией. Однако ни христианство, ни ислам, ни атеизм им не по душе. Легенды древнегреческого язычества тоже могут быть слишком узкой основой для жизненной системы ценностей. Так что "романтика" и ценностная система религии дайн может оказаться даже очень кстати. Самое интересное, что сами латыши мало внимания уделяют дайнам. А вот некоторые русские в Латвии очень серьезно относятся к дайнам и оценвают их по достоинству. Далеко ходить не надо, я - 100%-ый русский :)
vilkacis: «текст частушки говорит только о том, что по улице шла деффка в белом - что и произвело на народного поэта, простого деревенского парня, сильное впечатление» Эх, тебя очень разочарует, что простой деревенский парень не имеет никакого отношения к этой дайне. Она для него просто не подходит. Такие дайны парни не поют. Она подошла бы для какой-нибудь пожилой женщины, которая оценивает или какую-то свою более молодую родственницу, или свою потенциальную неветску. Чтобы понимать дайны, нужно их чувствовать. Конецно, это моя ошибка, что я вообще переводил дайны на другой язык (да еще используя слово "дивчина" - я это переводил для одного украинского друга). Их нельзя перевести без потери смысла. Как поется в одной дайне – "No akmeņa lūku plēšu, Nevar' gala izdabūt" (Из камня лыко выдераю, не получается даже кончик отщепить). Недавно перелистывал одну книгу на русском языке, в которой заметил что-то похожее на дайну. Прочитал и решил, что это не может быть латышская дайна, слижком уж она странная. Решил, что это литовская дайна. А потом смотрю - у нее и номер такой же какими обычно нумеруют латышские дайны. Стал искать пояснения, нашел. Оказывается, что все дайны в этой книге являются латышскими. Решил попробовать перевести ее назад на латышский. Ничего не получилось. Переведенная дайна - это потерянная дайна.
Ibicus: vilkacis пишет: цитатаА вот некоторые русские в Латвии очень серьезно относятся к дайнам и оценвают их по достоинству. Не только в Латвии, но эта книга, которую вы цитировали, сильно выиграла бы без фолк-исторических интерпретаций и пояснений. цитатаДалеко ходить не надо, я - 100%-ый русский :) И что же вам, г-н Волчий Глаз, так помешало правильно перевести на русский такие слова как "диэвэстииба", "Пээрконс", "Диэвс" etc. ? Ваши переводы собственно "дайн" мне понравились - насколько могу судить, они весьма близки к оригиналу, кроме некоторых нюансов (Jaanis jaaja - Янис ехал, а не Янис скакал). А комментарии к "дайнам" и их интерпретации - ф топку.
Tomas Baranauskas: Ibicus пишет: цитатаИ что же вам, г-н Волчий Глаз Vilkacis - это волколак (по-литовски - vilkolakis) - то же существо, каким некогда был Ibicus...
Ibicus: это все-таки волчий глаз, что кстати, редкость среди этих милых зверюшек
Tomas Baranauskas: Vilkacis из vilkatis, ср. http://www.liis.lv/folklora/mitol/origin/vilkacis.htm А когда -atis стало произноситься как -acis, стала напрашиваться народная этимология, разъясняющая этот компонент как "глаз" (acis).
vilkacis: Ibicus пишет: цитатаИ что же вам, г-н Волчий Глаз Волчий Глаз... гмм... напоминает индейца... Я бы слово "vilkacis" атвэйдировал (перевел, сохранив первоначальный колорит) как "волкооч" или "вилкач" цитататак помешало правильно перевести на русский такие слова как "диэвэстииба", "Пээрконс", "Диэвс" etc. ? Во-первых, я переводил этот текст так, чтобы максимально сохранить его ньюансы. Во-вторых, я его переводил для человека, у которого уже были достаточные знания о латышской диэвэстиибе, соответственно не было необходимости пояснять многие слова. Латыш скорей всего слово "dievestība" перевел бы как "религия". Однако, эти слова не идентичны. Диэвэстииба является религией (), но не каждая религия является диэвэстиибой. (типа, есть ксеросы "Xerox" и есть ксероксы "Canon" ) Так же как при образовании слова "буддизм" используется корень "Будда", при образовании слова "диэвэстииба" используется корень "Диэвс". Только та религия может называться диэвэстиибой, в центре которой находится Диэвс. Со словом "Pērkons" немного иначе. Если бы я выражал только свою точку зрения, то я его перевел бы как "гром". Однако автор книги использует это слово как имя собственное, как имя божества, поэтому оно не переводится, а так и остается "Пээркуонс". Диэвс - он и в Африке Диэвс. Вот, например, изданная в Москве в 2004 году книга "Балты", в ней везде используется слово "Диевас". Это литовское произношение имени "Диэвс".
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаЕсли бы я выражал только свою точку зрения, то я его перевел бы как "гром". Однако автор книги использует это слово как имя собственное, как имя божества, поэтому оно не переводится, а так и остается "Пээркуонс". Это - не "гром", а именно имя собственное. Скорей слово "гром" - "перконс", "перкунас" - является производным от имени этого бога, а не на оборот. К слову, славянский Перун - его "родственник". А вот "dievas" - не имя, как и слово "бог" в русском языке или "god" в английском (в христианстве это может интерпретироваться иначе, но мы же говорим о языческих богах).
vilkacis: Tomas Baranauskas пишет: цитатано мы же говорим о языческих богах В дайнах нет такого понятия "боги", поэтому говорить о языческих богах не совсем корректно. Недостаток слова "бог" ("боги") заключается в том, что оно несет в себе современное понимание этого слова христианами или атеистами. Это никоим образом не поможет понять смысл древней диэвэстиибы. Тогда уж лучше использовать какое-нибудь нейтральное слово, например, "персонажи". Перевод таких слов как "Pērkons" на русский язык действительно затруднителен. Pērkons является персонажем, поэтому логичен твой подход принять слово "Pērkons" как имя. Однако трудности возникнут с переводом других персонажей, ведь тогда и солнце придется называть Saule, а луну - Mēness. Гмм... Может оно так и лучше, по крайней мере род персонажа не меняется. Однако придется делать больше пояснений, что Мээнэсс - это персонификация луны, Саулэ - персонификация солнца, Пээркуонс - персонификация грома, Аусэклис - персонификация утренней звезды, и тд. 33699 Ei, Pērkon, vecais tēvs, Ko tās tavas meitas dara? -Manas meitas pakaļ gāja, Smalku lietu sijādamas. Эй, Пээркуон, старый отец, Что те твои дочери делают? -Мои дочери сзади идут, Мелкий дождь рассеивая. 33704-3 Pērkonam pieci dēli, Visi pieci amatnieki: Divi rūca, divi spēra, Piektais šķīla uguntiņu. У Пээркуона пять сыновей, Все пять - мастера: Два грохочут, два ударяют, Пятый высекает огонек. 33705 Pērkonami melni zirgi, Ar akmeni nobaroti, Dzer sudraba ūdentiņu Tēraudiņa silitē. У Пээркуона черные кони, Камнями накормлены, Пьют сереряную водичку В стальном корытце. 33742-1 Aiz kalniņa ezariņš, Aiz ezara ozoliņš. Saule kāra vainadziņu, Pērkons savu zobentiņu. За горкой озерко, За озерком дубок. Саулэ вешает венок, Пээркуонс - свой меч. 34039-7 Mēness ņēma Saules meitu, Pērkon' lūdza panāksņôs. Pērkons gāja panāksņôs, Visu zemi puškodams: Kalniņiemi zīda zāli, Ozoliemi zelta lapas, Mazajiemi kārkliņiem Sudrabiņa gredzentiņus. Мээнэсс (Месяц) брал [в жены] дочь Саулэ (Солнца), Пээркуонс просился в провожатые. Пээркуонс шел в провожатые, Всю землю украшая: Горам - шелковую траву, Дубам - золотую листву, Маленькой иве Серебряные колечки.
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаВ дайнах нет такого понятия "боги", поэтому говорить о языческих богах не совсем корректно. А вот рассуждать о язычестве на основе только народных песен без учета других данных - это уже совершенно не корректно. vilkacis пишет: цитатаНедостаток слова "бог" ("боги") заключается в том, что оно несет в себе современное понимание этого слова христианами или атеистами. О, боги, боги, разве понимания о языческих богах у вас нет? И разве латыши 19 века, певшие эти песни, не понимали упоминаемого там Бога как именно христианского Бога? vilkacis пишет: цитатаТогда уж лучше использовать какое-нибудь нейтральное слово, например, "персонажи". Хм... Язычество - это поклонение многим... пресонажам?! Главный древнегреческий персонаж Зевс вместе с древнескандинавским персонажом Тором поразил бы вас молнием... А то, глянь, и наш персонаж Перкунас присоединился бы...
vilkacis: Ibicus пишет: цитатаJaanis jaaja - Янис ехал, а не Янис скакал Ну... может быть, так будет и лучше... Мне как городскому жителю показалось, что "ехать верхом" (jāt) и "скакать" (aulekšot, auļot) - по смыслу очень похожи. И я решил использовать более короткое. Вообще же, мой словарь слово "jāt" находит, но вмeсто перевода сообщает: "у этого слова нет перевода, однако имеются пояснения и выражения с этим словом". А как эта Дайна? Ne sunīša es nespēru, Ne uguns pagalītes: Ij sunītis Dieva laists, Ij uguns pagalīte. Ни собачку я не пнул, Ни огненное полешко (головешку): И собачка «пущена» Диэвсом И огненное полешко.
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаКонечно, не все дайны, сочиненные балтами за 4 или 5 тысячелетий, сохранились, но имееющийся миллион дайн, во-первых, является самым полным образцом индоевропейской религии Трудно возводить латвийские песни к общебалтской традиции уже хотябы потому, что они (коротенькие четерехсрочные куплеты) коренным образом отличаются от литовских песен (тоже называются "дайнами"), которые представляют собой довольно длинные, обычно элегические, произведения с определенным, хотя и не слишком развитым сюжетом, с характерными рефренами, которые составляют большую часть текста песни. Что же касается языческих воззрений латышей, то они со множеством своих "матерей" (мать леса, земли и т.п.) тоже весьма заметно отличаются от верований литовцев и пруссов, для которых характерно преобладание мужских божеств и отсутствие упомянутых матерей. Конечно такой бог, как Перкунас и пр. общие для всех балтов, но в целом латышское язычество стоит особняком от прусско-литовского язычества (которое, впрочем, тоже имеет немало различий).
vilkacis: Tomas Baranauskas пишет: цитатаТрудно возводить латвийские песни к общебалтской традиции уже хотябы потому, что они (коротенькие четерехсрочные куплеты) коренным образом отличаются от литовских песен (тоже называются "дайнами"), которые представляют собой довольно длинные, обычно элегические, произведения с определенным, хотя и не слишком развитым сюжетом, с характерными рефренами, которые составляют большую часть текста песни. Гмм... Marija Gimbutiene, говоря о древнейших верованиях балтов, цитирует именно латышские дайны (так и указано: Все тексты дайн цитируются с указанием номера по книге "Латышские дайны"). Ни одной литовской песни я не заметил... Честно говоря, я не знаком с древними литовскими песнями, поэтому не могу о них судить. Но на сколько я понимаю, латышских дайн сохранилось на много больше чем древних литовских песен. Не смотря на длину дайн (обычно это действительно четырехстишия), в них можно найти целую философскую системy древних латышей. Некоторая часть дайн является более длинными - по 8, 12 и даже по несколько десятков связанных одним сюжетом четырехстиший. Сколько таких дайн среди миллиона дайн, я не знаю. Однако длина дайны не влияет на ее ценность (не литературную, а в смысле философского содержания). цитатаЧто же касается языческих воззрений латышей, то они со множеством своих "матерей" (мать леса, земли и т.п.) тоже весьма заметно отличаются от верований литовцев и пруссов, для которых характерно преобладание мужских божеств и отсутствие упомянутых матерей. Конечно такой бог, как Перкунас и пр. общие для всех балтов, но в целом латышское язычество стоит особняком от прусско-литовского язычества (которое, впрочем, тоже имеет немало различий). А знаешь чем еще латышская диэвэстииба отличается от литовской и пруской? Не сохранилось никаких пруских дайн. А возможно, что и количество сохранившихся литовских дайн, не дает такой полной картины, какую дают латышские дайны. Или возможно, что они не столь дайны (древние песни), сколь просто старые песни. Marija Gimbutiene: "Обычаи, верования, символика народных песен и искусства литовцев и латышей удивительно пропитаны древностью. Христианский компонент носит явно недавний характер и легко вычленяется. Для сравнительного анализа религии значение литовского и латышского фольклора и искусства оказалось тем, что и роль балтийских языков в реконструкции "материнского языка" индоевропейцев. Дохристианский слой оказался настолько древним, что он бесспорно восходит к доисторическим временам, по крайней мере к железному веку или, как в случае с отдельными элементами, даже к более ранним периодам. Поскольку христианские авторы хроник были иностранцами и не понимали местных языков, они писывали увиденное как предрассудки. Основным источником реконструкции древней балтийской религии остается фольклор, который великолепно дополняет отдельные зафиксированные исторические события и археологические находки."
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаНо на сколько я понимаю, латышских дайн сохранилось на много больше чем древних литовских песен. Никак нет, просто они выглядят иначе. vilkacis пишет: цитатаДля сравнительного анализа религии значение литовского и латышского фольклора и искусства оказалось тем, что и роль балтийских языков в реконструкции "материнского языка" индоевропейцев. При всем уважении к Гимбутене, следует заметить, что в ее теориях о "материнском языке" и т.п., для которых на балтских землях наиболее удобны латышские материалы, виден явный отпечаток феминизма...
vilkacis: Tomas Baranauskas пишет: цитатаНикак нет, просто они выглядят иначе. Ты мог бы предложить какую-нибудь литовскую дайну, в которой чувствуется какой-либо аспект мировоззрения древних литовцев... Было бы интересно сравнить с мировоззрением древних латышей. цитатаПри всем уважении к Гимбутене, следует заметить, что в ее теориях о "материнском языке" и т.п., для которых на балтских землях наиболее удобны латышские материалы, виден явный отпечаток феминизма А при чем здесь феминизм? И что в феминизме плохого? P.S. Латышские дайны действительно от чрезмерного патриархата не страдают.
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаТы мог бы предложить какую-нибудь литовскую дайну, в которой чувствуется какой-либо аспект мировоззрения древних литовцев... Мировоззрение, по моему, отражается в любой песне, даже не обязательно древней... У меня под рукой - только сборник военно-исторических песен. Вот одна из древнейших песен этого жанра (записанная в 1849 г., но на польском языке пересказана уже в 1582 г. в "Хронике" М. Стрыйковского - он отмечал, что песня повествует о взятии Каунаса крестоносцами в 1362 г.: Rinkinys 1. - Ko tujei, kunigėli, Sudaičio, Atitarinys Sudaičio, Sudaičiutėle. 2. Ilgai pamigėli, Sudaičio? 3. Miegą bemigantem, Sudaičio, 4. Iškirta karelius, Sudaičio, 5. Išpylė pilelę, Sudaičio. 6. Katro tau, kunigėli, Sudaičio, 7. Daugiau pagailėja, Sudaičio? 8. - Ne taip gaila man pilelės, Sudaičio, 9. Kaip man gaila karelių, Sudaičio. 10. Aš pilelę supilsiu, Sudaičio, 11. Dvejais trejais meteliais, Sudaičio, 12. O karelių nebužauginsiu, Sudaičio, 13. Nei dešimtis metelių, Sudaičio. (Lietuvių liaudies dainynas, t. 3: Karinės istorinės dainos, d. 1 / parengė P. Jokimaitienė, Vilnius, 1985.) - Зачем ты, князь, Судайчё, Судайчё, Судайчютеле, Долго спишь? Во время сна Выбили воинов, Рассыпали замок. - Которого ты, князь, Больше пожалел? - Не так жалко мне замка, Как мне жалко воинов. Я замок насыплю За два-три года, А воинов не выращу И за десять лет. (Примечание: в перводе припевы не приводятся, кроме первого раза, не могли быть переданы деминутивные формы имен существительных, очень характерные для литовских песен - князек, солдатики, замочек, годики - в русском это звучало бы не лепо.) vilkacis пишет: цитатаИ что в феминизме плохого? Тенденциозность, присущая новым движениям, когда в истории слишком хочется отыскать то, что не всегда имеет место в действительности...
Tomas Baranauskas: О появлении элементов мира (космогенезис): Vidury lauko Stovi grūšelė, Kalėda! Toje grūšelėj Žvakelė dega Kalėda! Oi, ir iškrito Trys kibirkštėlės, Kalėda! Ir pasidarė Dideli dyvai Kalėda! Dideli dyvai: Marios mėlynos, Kalėda! Tose marėse Laivelis pluko, Kalėda! Tame laively Bernelis sėdi, Kalėda! Bernelis sėdi, Strielbeles drožia, Kalėda! Strielbeles drožia, Anteles šauda, Kalėda! Anteles šauda, Mergelei siunčia, Kalėda! Aščinčiuose, Padarunkuose, Kalėda! LTR 205 (647) (Laurinkienė N. Mito atšvaitai lietuvių kalendorinėse dainose, Vilnius, 1990, p. 41) В середине поля Стоит груша, Каледа! В этой груше Свечка горит, Каледа! Ай, и выпали Три искры, Каледа! И сотворились Великие дивы, Каледа! Великие дивы: Синее море, Каледа! В этом море Корабль плывёт, Каледа! В этом корабле Молодец сидит, Каледа! Молодец сидит, Стрелы чинит, Каледа! Стрелы чинит, Уток стреляет, Каледа! Уток стреляет, Девке посылает, Каледа! В гостинцах, В подарках, Каледа! Комментарий Ниёле Лауринкене: "Формирование космоса в песне изображается как процесс взаимодействия трех конструкционных элементов мифического мира - земли, огня и воды. Эти три составные элементы объединяет мировое дерево - груша, имеющая связь с каждым из них. Песня начинается с характеристики места, в котором будет происходить акт сотворения мира. Это - середина поля, т.е. сакральное место, соответствующее центру космоса. В этом месте растет груша. Указав обстоятельства будущего процесса, начинается изображение действия, динамических явлений: падают три искры и появляется море. В некоторых белорусских, украинских вариантах этой песни (БПП 82; ГН II 44, с. 31-32) источник под деревом появляется не из искры, а из стекшей с груши росы. Роса падает и с мирового древа "Старшей Эдды" Иггдрасиля (271, с. 11). В литовских песнях лаловников тоже упоминается о необыкновенной росе дерева: Po ta grūšele Sidabrinė rasa, Vynelis vyno žaliasis. LTt I 233 Под этой грушой Серебренная роса Вино вина зеленое. Охарактеризовав процесс организации мира, в космогонических текстах начинается изображение человека, его социального поведения. В песне о груше этот человек - молодец. Сфера его деятельности - охота, свадьба. Песня кончается изображением взаимоотношений молодца и девки. Кстати, в одном украинском варианте песни космогоническое введение контаминируется не с рассказом об обыкновенных человеческих существах, а о сакральных - Боге и святом Петре. В источнике под грушой купается Бог с Петром и спорят, что больше - земля или небо (ГН II 44, с. 31-32). На помощь призываются ангелы. Они измеряют небо и землю. Оказывается, что прав Бог: земля - больше. Как видим, мотив создания элементов космоса здесь уже связан с диалогом сакральных скществ о параметрах существенных объектов вселенной - неба и земли. Правда, этот текст уже затронут христианством. Но сама сюжетная схема является архаичной."
Deli2: vilkacis пишет: цитатаА при чем здесь феминизм? И что в феминизме плохого? Надо читать её книгу "Древняя Европа" там, наряду с серьёзными-интересными исследованиями есть и проблески феминистической весёлой мудрости. Напр., серьёзно развивается мысль о том, что в доисторические матриархальные времена во всём мире был мир и согласие. Порядок устанавливали древние феминистки и, под страхом непродолжения рода человеческого, заставляли древних конанов-варваров усмирять свою прирожденную агресивность во имя мирной гармоничной жизнедеятельности. Т.е. в те славные далёкие времена идеального порядка матриархата все люди жили "аки голуби небесные"
Colonel Hunter: ... но не могу сказать, что оно показалось мне убедительным. vilkacis пишет: цитатаОднако текст стал для тебя... Мы с вами не знакомы и на ты не переходили. vilkacis пишет: цитатаКазалось бы - ну что интересного можно найти в песнях ... необразованных примитивных крестьян? Но вот, что интересное, в дайнах явно просматривается целая философская система. Как говорится: Кому и кобыла невеста. vilkacis пишет: цитатаОчевидно это является и причиной почему балтийские языки оказались самыми близкими к древнему санскриту. Дайноведение в вашей интерпретации быстро эволюционирует к национальной латышской разновидности фольк-хистори (с) Т.Б. vilkacis пишет: цитатаОднако рыцарей больше интересовали экономические выгоды, а не духовный мир латышей. Верно подмечено. Вообще, на повестку дня встает более глобальный вопрос: А интересовал ли духовный мир латышей вообще кого-нибудь в этом мире? Думаю, эта тема могла бы стать основой для серьезных философских раздумий современных дайноведов. vilkacis пишет: цитатаУ них (у латышей - Л.). в обязанности входило посещать церковь, но они там ничего не понимали... Опять же верно подмечено. vilkacis пишет: цитатаСобрать более миллиона дайн ... среди такого небольшого народа - это не шуточка. По дайну с трех латышей - я бы не сказал, что это особенно впечатляющее достижение философских раздумий латышского народа на протяжении многих тысячелетий. (Давно не так не смеялся, Danke!), Л.
Tomas Baranauskas: Colonel Hunter пишет: цитатаА кто автор книги, когда она вышла? VĪĶE-FREIBERGA, Vaira (1993). Dzintara kalnā [On the Amber Mountain] Revised edition (ISBN 5-405-00949-0). Zvaigzne: Riga. 179 p. VĪĶE-FREIBERGA, Vaira (1989). Dzintara kalnā [On the Amber Mountain]. (ISBN 0-9693501-2-0) Montreal: Helios. 193 pp.
Ibicus: Tomas Baranauskas пишет: цитатаVĪĶE-FREIBERGA, Vaira "Вышивание крестиком" , розовым... (Ходили слухи, что Вика членствовала в ордене розенкрейцеров)
Colonel Hunter: Слесарит старушка? Прикольно, прикольно...
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаДиэвс латышу обычно открываeтся через проявления природы. Честно говоря, меня всегда немножко раздражает, когда из весьма обычного слова "dievas" - "бог" делается имя собственное - якобы существовало такое конкретное божество под именем Бог (т.е. Девас (по-литовски), Девс (по-латышски)). Как это небыло бы странным это мнение (точнее, заблуждение) имеет весьма авторитетных поклонников, хотя имеющиеся источники весьма определенно указывает на то, что этим словом обозначалась целая категория мифологических существ - т.е. все языческие боги, а в последствии это слово стало обозначением единственного христианского Бога. Между прочим, нет особого смысла в ранг особого термина возводить и слово "daina", что вполне естественно переводится как "песня", по крайней мере в литовском языке.
vilkacis: Tomas Baranauskas пишет: цитатаЧестно говоря, меня всегда немножко раздражает, когда из весьма обычного слова "dievas" [...] хотя имеющиеся источники весьма определенно указывает на то, что этим словом обозначалась целая категория мифологических существ - т.е. все языческие боги Интересно... какие источники ты имеешь в виду?.. Мне не встречалось более древнего и более достоверного источника, чем латышские дайны. В дайнах нет ничего христианского. То есть, они более или менее сохранили дохристианское мировоззрение. В основном мировоззрение древних латгалов. Между прочим, тех самых, на культуру которых похожа так же и древняя культура жителей Полоцка и Смоленска. По крайней мере Marija Gimbutiene пишет: "В современных районах Смоленска и Полоцка длинные курганы кривичского типа датируются начиная с VIII века, и только некоторые относят их к более раннему периоду. Многие курганы в этих районах содержат исключительно балтийские находки латгальского типа. Они датируются V-XII веками. Даже южнее Смоленска, Москвы и Калуги вдоль притоков реки Жиздры и верхнего течения Десны ряд раскопанных курганных погребений и холмовых укреплений балтийского типа содержат находки сходные с теми, что встречаются в Восточной Латвии, или идентичные им. Датируются эти об'екты даже XII веком." В дайнах имя "Диэвс" всегда употребляется только в единственном числе. В дайнах нет понятия "богов" и "богинь" или "божеств". Это лишь современные термины, которые используют для классификации "персонажей" дайн. В дайнах имя "Диэвс" употребляется так же как имена "Лайма" и "Маара". Ik rītiņu celdamiesi, Trīs vārdiņus vien sacīju: Dieviņš, Laima, mīļā Māra, Nāc manīmi palīgā. Каждое утро вставая Три имени только говорю: Диэвиньш, Лайма, милая Маара, Приходи[те] ко мне на помощь. В дайнах можно выделить три группы "персонажей". В первую входят Диэвс, Лайма и Маара. Именно к ним в дайнах больше всего обращений, именно они принимают самое активное участие в жизни человека. Во вторую группу входят времена года: Мэтэнис, Лиэлдиэна, Уусиньш, Янис, Юмис и тд. И у современных людей есть такие персонажи, типа "Новый год". Только у древних латышей они олицетворены в большей степени и имеют более магическое значение. В третью группу входят разные более или менее олицетворенные об'екты природы - Солнце, Луна, Утренняя звезда, Гром, Дождь и тд. В дайнах нет подтверждения твоим словам. цитатаМежду прочим, нет особого смысла в ранг особого термина возводить и слово "daina", что вполне естественно переводится как "песня", по крайней мере в литовском языке. Да, в литовском языке "daina" - это просто "песня". Но не в латышском. В латышском слово "песня" - "dziesma". А слово "daina" перенято именно из литовского языка и именно для обозначения древних латышских песен (синонимом слова "дайна" является "древняя латышская народная песня"). "Дайна" - это именно термин. И это слово глубоко вошло не только в латышский язык, но и в язык русских, которые живут в Латвии. Дайны - это именно дайны, и ничто другое
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаИнтересно... какие источники ты имеешь в виду?.. Многие. На пример - Bogowie litewscy, żmodzcy, sambijscy, lotewscy i pruscy (...) 8. Seimi Dewos, co czeladź zawiedował; (...). 9. Upinis Dewos, co rzeki miał w swojej mocy; (...). (...) 12. Gulbi Dziewos, bóg, który każdego z osobna człowieka streże (...). 13. Goniglis Dziewos, pasterski bóg leśny (...). (...) 15. Kielu Dziewos, podróżny bóg (...). Stryjkowski M. Kronika... 1582. vilkacis пишет: цитатаВ дайнах нет ничего христианского. Романтический взгляд. В песнях, которые пели несколько поколений христиан, просто не может не быть ничего христианского, даже если примем, что основа восходит к языческим временам. vilkacis пишет: цитатаВ дайнах нет подтверждения твоим словам. Не вижу такой необходимости, чтобы найти подтверждение именно в "дайнах". Существуют и больше источников... vilkacis пишет: цитатаДа, в литовском языке "daina" - это просто "песня". Но не в латышском. В латышском слово "песня" - "dziesma". В литовском тоже есть слово "giesmė". Относится в первую очередь к церковным песням, да и вообще к песням более высокого стиля (также gulbės giesmė - лебединая песня). vilkacis пишет: цитатаА слово "daina" перенято именно из литовского языка и именно для обозначения древних латышских песен (синонимом слова "дайна" является "древняя латышская народная песня"). "Дайна" - это именно термин. И это слово глубоко вошло не только в латышский язык, но и в язык русских, которые живут в Латвии. Возможно. Но где-то, по-моему, тоже на русском тоже выходили книги с термином "литовские дайны", это еще в 19 веке, если не ошибаюсь. Так что получится конфликт значений слова "дайна" как "древняя латышская народная песня" и "литовская народная песня" в русском языке... Это при всем том, что в литовском языке "дайна" не имеет значения такого специфического термина...
vilkacis: Tomas Baranauskas пишет: цитатаМногие. На пример - [...] Stryjkowski M. Kronika... 1582. Ну если ты это указываешь как источник, то очевидно в литовских дайнах действительно мало что сохранилось от древнелитовской религии... Жаль цитатаВ песнях, которые пели несколько поколений христиан, просто не может не быть ничего христианского Христианский "налет" в некоторых редких дайнах узнается сразу. Таких очень мало и они не играют никакой роли. Пары сотен дайн достаточно, чтобы ясно увидеть в них логичную систему ценностей. И у этой системы ценностей совсем другая основа, совсем другие принципы, чем у христианства. Да и латышей нельзя упрекнуть в излишней приверженности христианству. Переход в христианство происходил только в 18 веке. До того абсолютное большинство латышей практически ничего не знало о сути христианской религии и продолжало жить согласно своим принципам насколько это было возможно в условиях отсутствия свободы. К счастью немецких баронов не интересовал внутренний мир латышей. Да и после распространения христианства среди латышей, они не очень-то им увлекались. Ведь и посещение советских политинформаций не делало людей коммунистами. Навряд ли нам удастся выяснить на сколько латыши были знакомы с христианской идеологией во время сбора дайн, однако дайны говорят сами за себя. Да и не так важно, какой религии отдавал предпочтение конкретный человек, важно, что он помнил те песни, которые пела его бабушка. Сама их структура и краткость способствовала их сохранению в довольно неизменном виде в течение тысячелетий. И в этих песнях весь смысл. цитатаНе вижу такой необходимости, чтобы найти подтверждение именно в "дайнах". Существуют и больше источников... Если нет желания выяснить систему ценностей древних балтов, то очевидно нет и необходимости в изучении дайн... Можно крупицы сахара собирать на мокром песке (в работах христианских священников), а можно заглянуть и на склад с сахaром.
Tomas Baranauskas: vilkacis пишет: цитатаНу если ты это указываешь как источник, то очевидно в литовских дайнах действительно мало что сохранилось от древнелитовской религии... Жаль Ваши выводы очень странные, имея в виду, что я вам вовсе не представлял репертуар литовских песен. И вообще фолклор - это вторичный источник. Основа - источники, сознанные во время существования язычества или, во всяком слычае, ближе к этому времени, когда еще сохранялись многочисленные пережитки, позже исчезнувшие. То, что записывалось в 19-20 вв., - это уже лишь глухие отголостки, сильно воздействованные христианством, как бы вы их не оценивали под влиянием романтических взглядов. vilkacis пишет: цитатаХристианский "налет" в некоторых редких дайнах узнается сразу. Таких очень мало и они не играют никакой роли. А вы уверены, что всегда узнаете этот "налет"? Если, на пример, вам прямо не указан святой Петр или что-то в этом роде? Вы учитываете также христианский фильтр, при помощи котрого из языческого наследия отбиралось лишь то, что не противоречит христианскому мировоззрению или перерабатывалось, чтобы не противоречило? vilkacis пишет: цитатаПары сотен дайн достаточно, чтобы ясно увидеть в них логичную систему ценностей. И у этой системы ценностей совсем другая основа, совсем другие принципы, чем у христианства. То есть? Многобожие? Вот как раз нет - вы сами указываете, что Бог (Девс) - один, иные не называются богами... Идолопоклонство? О каких принципах, не приемлемых для христианства, речь? vilkacis пишет: цитатаК счастью немецких баронов не интересовал внутренний мир латышей. А немецких священников? И книг на латышском с 16 века, наверное, не выпускали? vilkacis пишет: цитатаДа и после распространения христианства среди латышей, они не очень-то им увлекались. После более тщательного знакомства с мировоззрением крестьянина 19 в. вас ждет шок... vilkacis пишет: цитатаМожно крупицы сахара собирать на мокром песке (в работах христианских священников), а можно заглянуть и на склад с сахaром. А потом окажется, что вам был нужен мед, а не сахар, что сахар - продукт поздний, а остатки меда сохранились "на мокром песке". Но у вас не было желания его собирать, вы рванули на склад сахара, и так и не узнали, чем мед отличается от сахара... PS. Я не отрицаю латышских песен как источника, просто его надо расценивать критически, видеть в связи с историческими источниками и фолклором соседних народов.
vilkacis: Мой комментарий к фрагментy книги "Dzintara kalnā". Xотя в ней есть довольно много интересной информации, все-таки к ней следует относиться немного критически. Особенно к концепции трех богинь и трех богов. Какой-то исследователь индоевропейских религий придумал такую конструкцию, гипотезу, а автор, в свою очередь, попытался в эту схему засунуть латышскую религию. Но эта связь за уши притянута. На первый взгляд концепция трех богинь - богиня-девственица, богиня-жена и богиня-старушка - может показаться симпатичной и логичной. Человек рождается, его встречает богиня-девственница, которая дает ему судьбу, потом о нем всю жизнь заботится богиня-жена/женщина, а когда умирает, то попадает в царство богини-старушки. Однако в дайнах нет никаких указаний на такую схему. Уже при рождении человека ждут и Лайма, и Маара - Лайма дает ему судьбу, а Маара - тело. Потом они следует за ним всю жизнь. Часто упоминаются Диэвс, Лайма и Маара вместе, но нигде нет одновременного упоминания трех богинь из этой концепции. Сама третья богиня - богиня-старушка - Zemes Māte (Мать земли) - в дайнах упоминается только как расширенное имя Маары – mīļā Māra, Zemes māte (милая Маара, Мать земли). Например, также можно было сказать о каком-нибудь Зевсе, что он и Повелитель морей, и Повелитель ветров, и Повелитель гор. Соответственно, иногда его можно называть одним именем, а иногда другим. Точно так же в дайнах все матери используются в таком же смысле, поэтому и число их не ограничено - достаточно выделить какую-то логическую часть природы и назвать Маару матерью/повелительницей/хозяйкой этой части природы. То же относится к трем богам - бог-правитель, бог-воин и бог-оплодотворитель. Пээркуонс в дайнах - это олицетворенный гром, точно так же как олицетворены Солнце, Месяц и Аусэклис (утренняя звезда). Он действительно принимает участие в космических действиях - свадьбе дочери Солнца и сына Диэва. Однако это лишь образное описание какого-то явления природы. Между человеком и Пээркуоном нет таких отношений как между человеком и Диэвом, или человеком и Лаймой или Маарой. Да и к воинам Пээркуонс не имеет никакого особого отношения. Если с воинами и есть у кого-то связь, то это у Месяца, который светит им ночью в походе. То же можно сказать о Янисе. Янис - это момент летнего солнцeстояния. Типа "Новый год". Есть также Уусиньш, Мэтэнис, Зиэмассвээтки и тд. Это точки отсчета года, они действительно олицетворены, но у них нет того образа, который есть у Диэва, Лаймы и Маары, да и становятся они "богами" только на короткий отрезок времени (прошел Новый год, и его забыли до следующего года). Ну и с индийскими кармами-дармами и чрезмерным дуализмом тоже покритичней. За уши они притянуты. Может, быть обе религии - и балтская, и индийская происходят из одного источника, но надо признать, что они довольно далеко друг от друга удалились, что поиск паралелей может не столько помочь пониманию балтской религии, сколько запутать. На балтскую религию нужно смотреть глазами современного человека, беря во внимание наши знания о природе и психологии - там именно это описано, только образным языком. В остальном эта книга очень хорошая.
Лена М.: А вы не могли бы прислать мне сей ваш перевод по почте? А то такими кусками он плохо воспринимается... На всякий случай мой адрес: psheremeteva@mail.ru
vilkacis: Отправил. Там в тексте есть некоторые мои комментарии - курсивом или [в квадратных скобках] - на них можно не обращать внимание.
Лена М.:
Deli2: Лена М. пишет: цитатаА то такими кусками он плохо воспринимается... Если развернуть форум в ленту, то тогда - нормально.
полная версия страницы