Форум » Не историей единой » Литература и вокруг 3 » Ответить
Литература и вокруг 3
Лена М.: Продолжение темы, что предназначена для обнародования-обсуждения информации, посвящённой тем-иным аспектам современного (и не только) литературного процесса и вокруг сего...
Ответов - 33
Лена М.: Сергей Беляков. «Тарас Бульба» между Украиной и Россией. О национальной идентичности героя Гоголя // Вопросы литературы, 2017, №6, с. 191-220. Статья посвящена проблеме национальной идентичности героев гоголевской повести «Тарас Бульба». Опираясь на широкий круг источников, от свидетельств иностранных и русских путешественников до материалов, собранных этнографами и фольклористами, и художественных произведений Гоголя, автор показывает, что исторической основой повести Гоголя послужила история украинских (преимущественно запорожских) казаков в XV—XVII веках, которые заложили основы создания украинской нации. Ключевые слова: Н. Гоголь, Ф. Духинский, Б. Залеский, С. Аксаков, «Тарас Бульба», Малороссия, Украина, Запорожская Сечь, Россия, нация, русские, украинские казаки, «москали», «хохлы» с. 214-215: Однако, что же всё-таки имел в виду Гоголь, когда восхвалял «русскую силу» и «русскую землю»? Мы уже знаем, что значение слово «русский» на Украине и в Польше сильно отличалось от привычного нам. Гоголь великолепно знал об этой коллизии. Одним из основных источников для «Тараса Бульбы» послужила знаменитая «История Русов, или Малой России». Когда Гоголь работал над своей повестью, «История Русов» еще не была издана, но широко разошлась в списках. Она стала одним из исторических источников и для Пушкина, когда он писал свою «Полтаву». В «Истории Русов» есть такой эпизод. Гетман Мазепа обращается с речью к своим казакам: «...прежде мы были то, что теперь московцы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли» [История Русов, или Малой России. Сочинение Георгия Конисского, архиепископа Белорусского. М.: В Университетской тип., 1846, с. 204]. Таким образом, понятие «русские» и «русская земля» у Гоголя могут быть амбивалентны. Русский читатель может воспринимать их буквально, а образованный украинец припомнит, что русское («руськое») имя принадлежит именно ему, его народу. с. 215: При этом Гоголь не обманывал читателя и не кривил душой, ведь русское имя принадлежало в равной степени русским восточным и западным, великороссам и малороссиянам, собственно русским-«московцам» и русинам-украинцам. Но объединенные общим именем народы уже слишком различались между собой. «Тарас Бульба» написан на русском языке и принадлежит русской литературе, однако рассказывает о жизни другой страны и другого, пусть и очень близкого русским народа. Вторая редакция «Тараса Бульбы» — это русский пирог из украинского теста. Сергей Станиславович Беляков - историк, литературовед, литературный критик, кандидат исторических наук. Сфера научных интересов — русская литература XX века, национальная идентичность и национальное самосознание, микроистория. Лауреат премии «Большая книга» (2013). Автор книг «Усташи: между фашизмом и этническим национализмом» (2009), «Гумилев сын Гумилева» (2012), «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя» (2016), а также ряда статей по указанной проблематике.
Лена М.: Литературный номер. Сост. Борис Куприянов. Илл. Покрас Лампас // Esquire, август 2018, №8(29), с. 1-152. 70000(!) экз. - Сергей Минаев. Следующая станция не конечная (эссе), с. 10. О концепции данного Литературного номера. - Борис Куприянов (справка), с. 12. О кураторе-составителе данного Литературного номера. - Арсений Пыжиков (Покрас Лампас) (справка), с. 14. Об иллюстраторе данного Литературного номера. - Покрас Лампас. Стрит-арт-инсталляция "Девушка с веслом", с. 18. Каллиграффити с "тела" сей "статуи" (обложка, с. 19, 20, 32, 36, 54, 62, 76, 86, 102, 110, 126, 138) иллюстрируют произведения, представленные в номере. - Борис Куприянов. Алексей Сальников (справка), с. 21. - Алексей Сальников. История про квартиру (рассказ), с. 22-31. - Борис Куприянов. Анатолий Гаврилов (справка), с. 33. - Анатолий Гаврилов. Селяви (рассказ), с. 34. - Борис Куприянов. Евгений Бабушкин (справка), с. 37. - Евгений Бабушкин. И нарек человек имена всем скотам (рассказ), с. 38-43. - Борис Куприянов. Михаил Елизаров (справка), с. 55. - Михаил Елизаров. Бывает, нагрянешь в родной город (рассказ), с. 56-61. - Борис Куприянов. Чимаманда Нгози Адичи (справка), с. 63. - Чимаманда Нгози Адичи. Организаторы брака. Перевод с англ. Владимира Бабкова (рассказ, впервые на русском), с. 64-75. The Arrangers of Marriage, 2009. - Борис Куприянов. Андрей Родионов (справка), с. 77. - Андрей Родионов. Дачный царь (рассказ), с. 78-81. - Борис Куприянов. Джонатан Франзен (справка), с. 87. - Джонатан Франзен. Честолюбие. Перевод с англ. Владимира Бабкова (рассказ, впервые на русском), с. 88-101. Ambition, 2011. - Борис Куприянов. Чак Паланик (справка), с. 103. - Чак Паланик. Судный день. Перевод с англ. Евгения Алексеева (две главы из романа, впервые на русском), с. 104-109. Adjustment Day, 2018. - Борис Куприянов. Дмитрий Данилов (справка), с. 111. - Дмитрий Данилов. Самое ужасное место в Москве (рассказ), с. 112-117. - Борис Куприянов. Кристиан Крахт (справка), с. 127. - Кристиан Крахт. Мертвые. Перевод с нем. Татьяны Баскаковой (первые главы романа, впервые на русском), с. 128-137. Die Toten, 2016. - Борис Куприянов. Антон Схитимский (справка), с. 138. - Антон Схитимский. Ветер был не то что ветер (поэма), с. 139-149.
Лена М.: - Дмитрий Иванов, Владимир Макаров, Сергей Радлов. Шекспир и «шекспиры», с. 120-184. Литературоведы и переводчики с английского Дмитрий Иванов (1966) и Владимир Макаров (1975), а также историк литературы и драматург Сергей Радлов (1962) публикуют пространный очерк «ереси антистратфордианства». Иными словами, растянувшиеся почти на два столетия поиски «истинного», а не общепринятого автора великого литературного наследия. http://magazines.russ.ru/inostran/2018/8/shekspir-i-shekspiry.html - Арден из Фавершэма. Пьеса. Сцены 1, 8. Перевод с англ. и вступление Андрея Корчевского, с. 185-206. «Арден из Фавершэма» (Arden of Faversham) - никогда ранее не переводившаяся на русский язык пьеса. Впервые поставлена и опубликована в 1592 году и основана на реальных событиях (убийстве зажиточного землевладельца и бизнесмена Томаса Ардена молодой женой Элис и её любовником Мосби в 1551 году) и является первым примером сценической «бытовой» трагедии, рассказывающей о жизни среднего класса (а не о королях, герцогах и мифологических персонажах, как это было принято). Пьеса в деталях следует знаменитым «Хроникам» Рафаэля Холиншеда, где повествование об убийстве Ардена также стояло особняком на фоне описания более масштабных исторических событий эпохи. Зрители трагедии вероятно помнили от отцов и дедов рассказы об этом событии, которое потрясло современников. В «Ардене из Фавершэма», вероятно, впервые достигнут любопытный эффект: несмотря на то что исход истории известен зрителям заранее, драма поддерживает внимание публики благодаря многочисленным неудачным покушениям на главного героя. Неожиданно для самих себя зрители невольно начинали сочувствовать неудачливым конспираторам - головорезам Блэку Уиллу и Шейкбэгу, разорившемуся землевладельцу Грину, слуге Майклу и художнику Кларку. Внезапно трагедия Ардена оказывается связанной с его собственными поступками, например, с тем, как он отобрал участок у моряка Дика Рида и его семьи. Убийство Ардена, показанное на фоне событий середины XVI века, когда у монастырей были отобраны их земли (как раз с известия о передаче Томасу Ардену владений фавершэмского аббатства), обретает новые, далеко не однозначные, смысловые оттенки. А «феминистические» стансы Элис, настаивающей на своем праве любить и распоряжаться собственной судьбой, сегодня звучат и вовсе современно! Высокое поэтическое и драматическое качество пьесы (изначально публиковавшейся без указания имени автора) способствовало раннему признанию её одним из шекспировских апокрифов. В полное собрание сочинений Шекспира пьеса вошла только в 2017 году (The New Oxford Shakespeare. The Complete Works) после того, как публикации авторитетных исследователей последних десятилетий (среди которых ведущее место занимают работы Макдоналда Джексона и Марины Тарлинской) позволили убедительно атрибутировать среднюю часть пьесы перу Уильяма Шекспира. Оставшийся текст приписывается кому-то из авторов старшего поколения, скорее всего, Киду или Марло. «Арден из Фавершэма» стал одним из удивительных литературных открытий последнего времени, существенно расширившим границы шекспировского канона. «Иностранная литература» знакомит читателей с двумя отрывками из первого русского перевода пьесы, в том числе, со знаменитой «Сценой ссоры», которую многие комментаторы связывали с именем Шекспира еще задолго до недавних лингвистических изысканий. Полный перевод пьесы в настоящее время готовится к печати. http://magazines.russ.ru/inostran/2018/8/arden-iz-favershema.html - Также выделю рассказ Джойс Кэрол Оутс «Приют в Крейгмилнаре» в переводе с англ. Павла Зайкова, с. 55-77. Пусть спустя десятилетия, но возмездие свершается — загадочная смерть старой монахини в доме престарелых. Джойс Кэрол Оутс (Joyce Carol Oates) Американский прозаик, поэт, драматург, критик. Лауреат Национальной книжной премии (1970), литературной премии ПЕН/Маламуд (1996), премии Фемина (2005) и др. Обладатель медали США «Гуманист года» (2007). Автор более пятидесяти романов, в том числе, «Их жизни» (Them, 1969), «Черная вода» (Black Water, 1992), «Блондинка» (Blonde, 2000) и др., рассказов, стихов и документальной прозы. Публикуемый рассказ «Приют в Крейгмилнаре» (The Home at Craigmillnar) взят из сборника «Район высокой преступности» (High Crime Area: Tales of Darkness and Dread. Kenyon Rewiew, Winter 2014).
Лена М.: Наталья Гранцева. Шекспир и проблемы кинологии // Нева, 2019, №4, с. 215-227.
Лена М.: Сергей Ильченко. На изломе времени. Что не так с сериалом «Ненастье» // Санкт-Петербургские ведомости, 2018, №221 от 27 ноября, с. 3. На канале «Россия-1» состоялась премьера сериала Сергея Урсуляка «Ненастье» по мотивам одноименного романа Алексея Иванова. Судя по всему, руководство компании ВГТРК сделало ставку на этот проект в нынешнем сезоне, предприняв попытку возбуждения общественной дискуссии вокруг сериала на тему «лихих 90-х». Странно, что полемика не вспыхнула вокруг самой книги, тогда как работа именитого мастера экранизаций, за плечами которого «Ликвидация» и «Тихий Дон», вряд ли выдерживает звание «большого события». В сериале явны расхождения не только с сюжетом романа, но и с его смыслом. Впрочем, авторы сериала всегда могут защитить свой творческий подход к искажению литературной первоосновы титрами - «по мотивам». И тогда хочется снова взять в руки текст. Такое желание появилось и после просмотра нынешней премьеры. Постоянно возникало сомнение: а ту ли книгу я читал некоторое время назад? Сомнения разрешил титр, указывающий на авторов сценария, где в компании со штатным сценаристом «сериального мыла» на телеканале Ильей Тилькиным я увидел фамилию автора романа. Последний, однако, признавался, что не очень вмешивался в ход сочинения сценария. Вот и получилось вместо горестного исповедального текста о том, как простой работяга не совладал со временем, с окружающей его постсоветской реальностью и задумал побег в далекую Индию его мечты, растянутое на 11 серий мелодраматически-авантюрное зрелище с героем - абсолютной размазней. Роль бывшего «афганца» Германа Неволина по прозвищу Немец режиссер доверил фавориту нынешней критики Александру Яценко. Увы! Глядя на него, невозможно понять, каким образом такой рохля не только решился на ограбление инкассаторской машины, но и вообще воевал в Афганистане? Крупные планы актера не спасают плохо мотивированный образ. К тому же режиссер так лихо обращается с датами, что не успеваешь просто переключиться и понять: это воспоминания или актуальный главный сюжет, разворачивающийся в декабре 1999 года. А финал, как нетрудно догадаться, происходит как раз 31 декабря того же года - на фоне выступления главы государства, покидающего свой пост. Замысел в сериале прочерчен отчетливо и настойчиво: речь идет о тех самых 1990-х. Не знающим подробностей того периода нашей жизни ничего не говорят ни даты, ни даже подробности быта. А споры «афганцев» о том, будет ли через двадцать лет в Саранске чемпионат мира по футболу, на мой взгляд, выглядят на экране творческой пошлостью. Зато во весь рост встал в фильме коллективный портрет так называемого афганского братства, членов которого Урсуляк и превратил в главных персонажей собственной версии романа. В этой версии война в Афганистане стала едва ли не самым «настоящим» периодом жизни большинства героев. А 1990-е якобы превратились в некий морок, пелену, о которой и вспоминать неловко и стыдно. Вот и весь сказ по Урсуляку. И в этой системе сюжетных координат абсолютно теряется главный герой - Немец. Книга ведь недаром была названа «Ненастье». Это не только название дачного поселка. Ненастье - это состояние души героя, которому очень неуютно в современной жизни, не говоря уже о воспоминаниях прошлого, которые в тексте скорее обозначены, чем показаны. Вот и получается в сериале все наоборот: прошлое стало главным, отодвинув в сторону столь выигрышную для сериала тему авантюры Немца. К счастью, в сериале есть более сильные и выразительные персонажи - это глава афганцев Сергей Лихолетов (Александр Горбатов) и Виктор Басунов (Александр Голубев), фактически превратившийся в наемного убийцу. Горбатов сыграл то, что недоиграл Яценко, - драму человека, которого раздавило время. Голубев, похоже, плотно оседлавший тему охранников, готовых на все (это после Алеши Карамазова!), явил нам трансформацию «афганца» в элементарного бандита без стыда и совести. Именно такие, судя по сериалу, и выдержали тот самый излом времени, который случился с нами и со страной в те самые 1990-е. А что же Немец? Странная и невнятная история его любовных метаний и страданий по поводу жены и необходимой ей операции никак не помогает понять мотивы его действий и поступков, включая роковой грабеж. Впрочем, и сама актриса Татьяна Лялина никоим образом не смогла выручить партнера, так и оставшись персонажем-загадкой со слабо мотивированными поступками, под стать влюбленному в нее Герману. Вот и ходит по экрану пара чудиков, существующих вроде бы вне быта и вне времени. Ровно 20 лет назад Сергей Урсуляк снял замечательный фильм «Сочинение ко Дню Победы» в жанре реалистичной фантазии. В нем зрители увидели те самые 1990-е «как бы» из будущего, как некую иллюстрацию сочинения девочки-школьницы на заданную тему. Сейчас мы увидели в «Ненастье» совсем другую историю про те же самые годы - некий миф, телелегенду, киносказку про «афганцев» и их близких. Но никак не попытку разобраться в том, почему же наступило это душевное ненастье и кто стал его жертвой, а кто выиграл у суровой действительности поединок за место под солнцем. Тэги: сериал, рецензия, телевидение (с) Санкт-Петербургские ведомости Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» под заголовком «На изломе времени».
Лена М.: Николай Добронравов. И вольным напевам внимает судьба // Литературная газета, 2018, №47 от 21-27 ноября, с. 8. Замечательная юбилейная (Николаю Николаевичу - 90!) подборка, но особенно выделяется: Не задавайте вопросов Нынче у нас в институтской среде мало курносых и русоволосых. Что, – победил их зловредный ЕГЭ? Не задавайте вопросов. Не задавайте вопросов. А почему оболгали войну и почему опорочен Матросов? Зачем летописцы так врут про страну? Не задавайте вопросов. Не задавайте вопросов. Русских учёных талантливый внук новый в Москву не придёт Ломоносов... Где Академия наших наук? Не задавайте вопросов. Не задавайте вопросов. Нынче на радио и на ТВ новый никак не пробьётся Утёсов... Как все бездарности вновь во главе? Не задавайте вопросов. Не задавайте вопросов. Где наши деньги? В карманах каких? Боже! За что мы в руках кровососов? Ах, почему нет управы на них? Не задавайте вопросов. Не задавайте вопросов. Лжи и беспутства вокруг круговерть. И замолчал даже мудрый философ. Ах, господа, чтоб самим уцелеть, не задавайте вопросов. (с) Литературная газета
Лена М.: Александр Мелихов. Как делать монстров, с. 159-168. Статья размышлений о природе антисемитизма и причинах Холокоста, навеянных прочтением книги Льва Симкина "Его повесили на площади Победы". Анна Жучкова. Что же открылось?, с. 175-180. Статья о книге Ксении Букши "Открывается внутрь. Рассказы". Василий Владимирский. Оставь надежду, с. 180-184. Статья о романе Эдуарда Веркина "Остров Сахалин". Ольга Степанянц. Прочнее пакета, с. 184-188. Статья о книге Бориса Минаева "Ковбой Мальборо, или Девушки 80-х. Рассказы".
Лена М.: Михаил Кураев. Век Солженицына // Санкт-Петербургские ведомости, 2018, №231 от 11 декабря, с. 1, 8. Едва ли во второй половине ХХ века в России есть личность, сопоставимая с Александром Исаевичем Солженицыным по значимости и влиянию на духовную, литературную и политическую жизнь. Когда я прошу скептиков, не принимающих творчества Солженицына, не разделяющих его позиции по отношению к постсоветской власти, усердно отыскивающих подноготную правду о его военной и лагерной жизни, назвать кого-то еще, сопоставимого с Солженицыным, даже те, кто готов отказать ему решительно во всем, никого поставить с ним рядом не могут. Александр Солженицын - одно из самых, если не самое яркое и многозначное явление духовной и политической жизни в нашей полувековой истории. Наука и искусство растут из одного корня и существуют в давнем родстве, оба отражают реальность, разве что разными средствами. Почему об этом следует помнить и сегодня, в 100-летнюю годовщину со дня рождения Солженицына? Попробую пояснить. На каком-то этапе в науке возникает относительный застой, связанный с невозможностью в рамках прежней картины мира объяснить вновь открывшиеся закономерности. И тогда на арене появляется личность, вызывающая отторжение у тех, кто пытается, как говорится, в меха старые влить вино новое, не говоря о тех, кто за старые и пересохшие меха держится двумя руками. Сегодня мы видим, как определенного рода читатели, пользуясь терминологией интриганов, Солженицына пытаются «задвинуть» туда, откуда он вышел. Уверяют себя и всех в том, что его время прошло. Дескать, спасибо за «Ивана Денисовича», спасибо за «Архипелаг ГУЛАГ», но «Красное колесо» читать невозможно, а «200 лет вместе» и не забудем, и не простим. Вы проложили нам дорогу, помогли вырваться на свободу, спасибо и счастливо оставаться там, в истории. Наши политические витии твердили лет десять, а то и больше, заклинание: надо вернуться на общечеловеческий путь, вернуться в цивилизацию. Не надо ничего придумывать, не надо ничего изобретать - возрождение капитализма, возвращение в лоно «рыночной экономики» сделает всех счастливыми и богатыми. Прав был Александр Иванович Герцен: «Пути вперед не назначено, его надобно прокладывать». А «заднего хода» все-таки у истории нет. Какая наука могла рассчитать и прочертить пути этого пресловутого возвращения в цивилизованное общество? Какая наука и чем могла подкрепить лепет об «ускорении и перестройке», могла хотя бы помочь осознать невероятность и непредсказуемость каждого следующего дня? Так как же найти верный путь вперед, разве кто-нибудь знает? И здесь приобретает совершенно особую роль художник, исповедующий не верность партийной присяге, как бы умилительно и соблазнительно партии себя не именовали, а верность - человеку. Помним же: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек». А тут страну обвалили. Обрушили экономику, финансы, науку, образование, здравоохранение... И не просто «человека забыли», забыли, к примеру, двадцать миллионов за наспех наметанными границами, как не уставал напоминать Солженицын. Его не захотели услышать. Но унижением и бесправием наших бывших соотечественников ответили Прибалтика, Казахстан, Украина... Тем художник и отличается от политика, что он может поставить себя на место тех, о ком пишет, а политик «режет по живому телу» и даже ни на минуту не представит себе, что подписью своей обрекает миллионы людей на боль, страдание и унижение. Боюсь, что для большинства читающих или знающих о Солженицыне понаслышке он писатель политический. Именно так, в первую очередь, он и воспринимался и, почти уверен, понимается большинством и поныне. Но политика - вещь преходящая. И не случайно, предваряя знакомство читателя с «Архипелагом ГУЛАГ», автор пишет: «Пусть захлопнет книгу тот читатель, кто ждет, что она будет политическим обвинением. Если б это было так просто! - что где-то есть черные люди, злокозненно творящие черные дела, и надо только отличать их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?». Убежден, что эти слова еще в большей мере могут быть отнесены к «Красному колесу». Читать Солженицына? Может, еще и десять томов «Красного колеса»? Да, и «Красное колесо». Без него не понять, что же случилось в России в феврале 1917 года и как возрос в России Октябрь. Я убежден, что художник и мыслитель Солженицын должен выйти к самой большой современной аудитории, а это доступно только кино и телевидению. Как художник он удерживает в своих руках самую важную нить отечественной литературы, связующую и Аввакума, и Пушкина, и Чехова... Да, именно Чехов говорил: «Моя святая святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались». Безуспешными оказались попытки приблизить Солженицына к власти. Не удалось вовлечь его в так называемый «либеральный лагерь». Не получилось и рекрутировать его в ряды «патриотов». Солженицын пытался разговаривать с президентом Ельциным, но понимания не нашел. Обращался к Государственной думе, она встретила его холодным безразличием. Пытался общаться с людьми через телеэкран... Тогдашняя власть сочла это нежелательным. Как же мы безмерно умны и богаты, если можем бросить на произвол судьбы два десятка миллионов соотечественников, если нам скучно слушать их заступника, если нам недосуг войти в серьезный разговор о межнациональных отношениях, если скучно вместе с мудрым и, что самое главное, независимым человеком попробовать осмыслить последние тридцать лет нашей жизни! Солженицын с наибольшей последовательностью и непреклонностью, в большей мере, чем его современники и коллеги, как раз и доказал способность и возможность быть свободным от силы и лжи, в чем бы последние две не выражались. В сентябре 1993 года, за полгода до возращения в Россию, в Париже в телепередаче «Культурный бульон» у Александра Исаевича спросили, поедет ли он, вернувшись в Россию, в места, где был в заключении, посетит ли лагеря? Вот ответ Солженицына: «Я считаю, что те, кто живут сегодня, больше заслуживают внимания, чем места, где я сказал бы: «Вот тут был мой барак. Вот тут я сидел в карцере». Сегодняшние живые люди страдают, им нужно помогать. Они не в лагере страдают, а в простой жизни страдают». Это его кредо, этим он и дорог тем, кто умеет быть благодарным. Сегодня литература, а кинематограф еще в большей степени, переживают испытание рынком, с одной стороны, а с другой, испытание всеми искушениями безграничной и безответственной свободы. И очень своевременно напоминание Солженицына о том, что «свобода говорить что угодно» еще не свобода, что лишь равновесие и самосдержки «одни только и сохраняют свободу слова разумной». Нужно быть действительно свободным человеком, чтобы указать «священной корове» либерализма пределы разумного. Кинематографу нужны - свежая кровь, сильные мысли, честный взгляд окрест и свобода от лжи и насилия, в чем бы последние две не выражались. И все это есть в сочинениях Александра Исаевича Солженицына. И разве не может послужить основой большого художественного фильма сама жизнь этого удивительного, яркого, непреклонного человека, умеющего мужественно освобождаться от собственных иллюзий и помогать в этом другим? (с) Санкт-Петербургские ведомости
Лена М.: Вячеслав Влащенко. Александр Солженицын и Варлам Шаламов. Cвет живой истины и трагический мрак мертвой правды // Нева, 2018, №11, с. 170-209. с. 152-153: Тема «Солженицын и Шаламов» все еще остается настолько взрывоопасной, что возникает такое ощущение, как будто, приступая к ней, ты сразу оказываешься на заминированном поле, усыпанном раскаленными осколками уже разорвавшихся мин, и каждый твой шаг босиком по нему связан с угрозой если не мгновенного взрыва, то неизбежных кровавых порезов ног. И возникающая острая боль в меньшей степени связана с именем Александра Солженицына (1918—2008), «одной из самых могучих фигур за всю историю России» (В. Распутин), великого христианского писателя (ставшего великим не только благодаря редкому природному дару, но и титаническому, многолетнему, каждодневному трудничеству, огромной силе воли, неисчерпаемой энергии, поразительной целеустремленности), «светоносца» (А. Ахматова) и духовного труженика, художественное и публицистическое слово которого пробуждает мысль и силу духа, заложенную в самой природе человека, возрождает веру в духовный смысл нашего бытия и в то же время обращенное к совести человека, врачует беспокойную душу читателя-единомышленника (воспринимающего жизнь и как драгоценный дар, и как необходимый долг) и этим вызывает у него чувство глубокой радости и искренней благодарности. Но, к горькому сожалению, бесчисленное количество раз злорадно и сознательно оболганного, оклеветанного в многочисленных статьях и книгах вчерашних и сегодняшних «образованцев» и «наших плюралистов» всех мастей (напоминающих «либеральную саранчу» из «Красного колеса») как в своей стране, так и на «демократическом» Западе, «критиков» и «разоблачителей», так неуемно, неистово ненавидящих его, начиная с 1962 года (когда в «Новом мире» был опубликован «Один день Ивана Денисовича») и достигнув пика в 1974 году (когда Солженицына насильно выслали из страны), ненавидящих по нынешнее время; ненавидящих писателя, который «олицетворяет Россию, ее прошлое, настоящее и будущее» (В. Страда) и является «служителем Духа в русском народе» (А. Зубов), писателя, у которого «на России и религии зиждется все его творчество» (Н. Струве), писателя, творчество которого есть «некое чудо совести, правды и свободы» (А. Шмеман); ненавидящих человека, который еще в 70-е годы обратился с нравственным призывом «Жить не по лжи!» и встать на путь искреннего раскаяния и очищения, строгого самоограничения и глубокого духовного развития, обратился ко всей стране и каждому совестливому человеку. И этот призыв остается актуальным и сегодня, останется таковым и всегда. По сути, смысл этого призыва раскрывается в словах архиепископа Иоанна (в миру Д. Шаховского; 1902—1989): «Если скрылась от нас, зашла солнечная воля Божья, надо направлять свой путь „по звездам“ (по заповедям) и „по месяцу“ (совести)». с. 208: Подводя определенные итоги осмысления основных расхождений между Солженицыным и Шаламовым и выстраивая необходимую иерархию, можно говорить о существенных различиях этих писателей на разных уровнях человеческого бытия: — религиозно-духовном (религиозное, христианское мировоззрение одного и атеистическое, пессимистическое — другого, что предопределяет противоположное решение проблемы добра и зла в человеке и в мире, проблемы смысла жизни); — философско-идеологическом уровне сознания (с одной стороны, страстное обличение коммунистической идеологии, с другой — верность идеалам революции и симпатия к революционерам-террористам; разные взгляды на русскую и советскую историю); — нравственно-психологическом уровне состояния души (например, утверждения о принципиально разном влиянии тюрьмы и лагеря на человека; разное отношение к родителям, к семье и детям); — социальном уровне (в частности, противоположное отношение к интеллигенции и крестьянству, к физическому труду); — эстетическом уровне (разное отношение к искусству и литературе, к русскому языку и фольклору, к словарю Владимира Даля, к использованию иностранных слов в русском языке; разные художественные методы в творчестве и существенные отличия в поэтике, в стиле). Символом художественного слова Шаламова является мертвое слово «сентенция», которое вдруг пришло «из глубины мозга» после целого ряда вернувшихся чувств — равнодушие, страх, зависть («любовь не вернулась ко мне») — как будто воскресшего героя (до этого сохранившего только злобу) в рассказе «Сентенция» (1965), которым заканчивается цикл «Левый берег»... с. 209: И в заключение отметим, что подобно тому как в русских народных сказках для воскресения главного героя необходимы мертвая и живая вода, так и современному читателю для необходимых очистительных страданий, для раскаяния и христианского смирения, для преображения собственной души необходимы и «мертвая проза» Шаламова, с ее жестокой правдой о превращении в аду колымских лагерей человека в животное, в зверя (исключение — «религиозники»), и «живая проза» Солженицына, сохраняющая в душе человека веру, надежду, любовь и несущая свет божественной Истины, художественное и публицистическое слово великого христианского писателя, слово, противостоящее деградации и вырождению человека в современном мире. Как отметил В. Распутин, «он так много сказал, и так хорошо, точно сказал, что теперь только слушать, внимать, понимать». Вячеслав Иванович Влащенко — литературовед, методист, автор трёх книг и более 120 публикаций о русской литературе ХIХ-ХХ веков.
Лена М.: Александр Солженицын. Фрагмент из «Дневника Р-17». Публикация и вступительная заметка Наталии Солженицыной // Звезда, 2018, №12, с. 65-67. Записи сентября-октября 1975 года. Публикуются впервые. К 100-летию АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА Александр Солженицын. Фрагмент из «Дневника Р-17» «Дневник Р-17» четверть века сопровождал работу автора над «Красным колесом», романом о революции 1917 года, — от первых поисков и размышлений (1965) до последнего огляда (1991). Начиная, Солженицын надеялся, что дневник станет его «помощником, критиком и — погонщиком». Он беседовал, спорил, советовался с дневником — в оценке источников, достоверности личных свидетельств; в сомнениях о выборе художественных средств, оправдании найденных приёмов; судил об успешности или неудаче отдельных глав; размышлял о нужности или избыточности добавлений. Дневник был собеседником, с которым писатель делил мучительность поисков и радость находок, — собеседником страстным, взыскательным и необходимым. Предложенный фрагмент относится ко второму году изгнания, прервавшего работу Солженицына над «Красным колесом». Перемена жизни была болезненной и возвращение к роману трудным. До сих пор публиковались лишь малые фрагменты из «Дневника Р-17». Полный текст будет опубликован в 17-м томе собрания сочинений, выходящем в издательстве «Время». 1975 9 сентября Впервые (с тех пор, как написал и выпустил, т. е. за 9 лет) перечитываю сейчас «Раковый корпус». Для самого себя неожиданна доля юмора там, изрядно! Это — на пороге смерти. Но и: с удивлением нахожу лишние фразы, а то и лишние маленькие абзацы. Особенно с Вегой. Не думал. Ох, как же надо ответственно отжимать. Не верил, когда писали, что у меня есть длинноты. <…> 30 сентября Уже месяц как читаю собственный «Раковый корпус». С 1966, как кончил, не перечитывал, даже главами. Полезно с 9-летним отстоянием посмотреть на свою работу. В чём-то усовершился, а что-то и потеряно, уже нету. Насколько ж верно, что каждый возраст даёт свои плоды, не надо упускать возраста. Но вот что интересно: непосредственно взята из жизни — медицина и быт клиники, да ссылка. А ведь много изобретено и составлено, то, что называется «сочинено»: весь Ефрем, Русанов, Вадим, Шулубин, Ася. По малым мотивам (1/10) созданы (на 9/10) — Зоя, Вега, Дёмка, Елизавета Анатольевна. Сам Костоглотов тщательно отделён от автора и есть — не я (удивительно, что этого не видят, ведь так явно). «Сочинение» есть концентрация всей действительности в данный избранный объём с помощью воображения. И я вижу, что уверенно владею им. Это и обнадёживает относительно исторического романа: вот так создаётся (уже сделал немало и ещё сделаю) и там. <…> 5 октября К своему большому удивлению, нашёл в «Раковом корпусе» сильно затянутые, уже скучные, вполне «троечные» главы: «Слово жёсткое» и «Старый доктор». Почему ж такие получились? В одном послужил текущим политическим выпадам, в другом — популяризации общемедицинских вопросов. И — не только скучно, но даже образы (Орещенков) пострадали сразу. Урок! Уменье не только в том, чтобы остро подхватывать, но и благодетельно опускать, ронять. Всегда, когда пишешь, надо ещё так представить: а сам я лет через 10—20 буду этими строчками доволен? Загоняли меня поспешная жизнь с борьбой и конспирацией. Нельзя выпускать в свет произведений, конченных в этом году: надо им вылёживаться от года до трёх. 7 октября Правильно и плодотворно (хоть и сложно писать), когда на одну (и небольшую!) главу падает сразу много разных и даже несвязанных задач. Выполнение их всех приводит к плотности, лаконичности, экономии средств и даже, если поработаешь, — к лёгкости: течёт, как жизнь, и цепляет по дороге что придётся. 8 октября (Кончая дочитывать «Раковый») Главы, которые считал проходными, соединительными («С оборота», «Счастливый конец»), оказываются такими гармоничными, такими взвешенными, до взаимодействия сразу десятка людей с продуманной верностью их психологии и верным выражением в речи, — упругое письмо! Сам себе удивляюсь, забыл. Нельзя же теперь Узлы писать хуже. <…> 9 октября А что` бывает надо для главы исторического романа, чтоб она получилась «божественно лёгкой», как будто из собственной жизни? Всего-то на главу несколько хороших «чугунных обломков» эпохи (но хорошо найденных, не втиснутых через силу) — и 2—3 счастливых оборота авторской мысли, авторского тона. (Эти обороты обязательно вспыхнут, если откладывать, ждать, вспоминать, переписывать.) И глава — заиграет и заживёт, натуральная! 13 октября Сегодня — лавинный день (уже забыл, когда он и был). С утра накатывало публицистику о русском будущем, потом вдруг — тягомотина 3-го Узла, уже разбросанная формально по главам, — заиграла красками и связалась с царским отречением (которую главу тоже буду разбивать на 2 части) — и посыпались мысли, 4 часа еле успевал записывать идеи на разные листки глав. Когда катится лавина (а обрушивается — всегда внезапно, невозможно её назначить, подготовить или ожидать), — не ощущаешь себя творцом, а только — напряжённым инструментом: ах, только успеть бы все катящиеся камни перехватить и зафиксировать! И — радостная тоска: ничего не успеваю в жизни! (Радостная, потому что — не так мало успеваю...) В такие дни, часы уже знаю: работу, намеченную на сегодня, — сразу оставляй, даже к ней и не порывайся, только всё испортишь и загубишь счастливые открытия. Конец лавины тоже не сразу определишь. Надо пойти и дохаживать на улице, с карандашом и бумагой — и ещё некоторые отдельные камни допадают. <...> 19 октября Я никогда не задумывал такого стремительного и гибкого стиля изложения (почти уже вот — каждого профиля глав, даже личных). Он сам получился от взаимодействия — того материала, нашего времени и меня. 40 лет замысла! — будет через год. Щемяще вспомнить — тот юношеский жар и ещё полное незнание, неумение, и все испытания впереди, — и теперь: уверенно леплю главы, уверенно перехожу в Третий Узел, достигнуто — невозможное через невозможное, а — завидую тому юноше: какой пламень! и — сколько впереди! 20 октября Как обычно изматывает все силы и нервы первая редакция, бывает, кончишь день обвисшим, очугунелым, — так взбодряет, успокаивает, легка и приятна — перечитка после 3—4-й редакции да с большим отстояньем от написанья (когда свой текст читаешь почти как новый и лишь слегка правишь). Просто — удовольствие и отдых, а не работа. (Вместе с тем — очень необходима. Горе этого не доделать и выпустить в свет — стыд на всю жизнь.) 25 октября Для самого так необычайно, что даже почувствовать как следует не могу: сегодня пишу первую главу из 4-го Узла! Захватываю плацдарм за второй рекой, когда ещё и перед первой не очистил местности. Но, по-настоящему, только так и наступают. Надо вести отдельные сюжетные линии веретёнами вперёд. Это выверяет и их самих в себе. Сегодня за несколько часов и кончил эту главу, даже в вечернее время, когда обычно не пишу. И вспомнил пословицу: «Ковки час, а ладки (к ней) — день». И я так же — всю неделю готовился, чтоб только вступить в 4-й Узел. Вообще, некоторые русские пословицы так изумительно могут быть переносно применены к искусству, к литературному творчеству, аж дух захватывает. Например: «Без жёрнова на шее дна не достать» (без тяжёлой судьбы автора не может быть глубины у произведения). «Коли земля не вызябнет, так и соку не даст» (то же, но больше — о стране, о народе: только из горя душевно сочает). «Неперёная стрела вбок идёт» и «Попусту твердится, что к сердцу не ложится» (без художественной формы). «Не гляди на дело, гляди на отделку» (по ней мастера знать). «Плох конец, что не видать начала» (это — предупреждение для моей эпопеи). «Красна милость и в правде» (очень важный высокий совет). «Не солгать, так и правды не сказать» (роль художественного вымысла). Публикация и вступительная заметка Наталии Солженицыной (с) Звезда
Лена М.: Владимир Болохов. Клетчатые созвучья. Выбранные места из нелегальной переписки с А.И. Солженицыным. Стихи // Звезда, 2018, №12, с. 68-74. К 100-летию АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА
Лена М.: Андрей Арьев. Наедине с Россией // Звезда, 2018, №12, с. 75-86. К 100-летию АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА с. 75-76: Он — один с Россией, но потому и Россия, с которой он наедине, не может быть ничьей. Он выбирает ту, которой в буквальном смысле нет, которая, как и он, была изгнана из России, отчуждена от него... Прот. Александр Шмеман С русской жизнью Александра Солженицына связывает непримиримая на нее отзывчивость. Близки в ней для него только те, кто прозревает в нашей истории возрождение, воскресение души. Любое другое устремление для автора «Красного колеса» мелко, если не враждебно. Солженицын неколебимо предстоит перед русской историей и перед тем в ней человеком, что со времен раскола сошел с общего цивилизационного пути, укрылся в «задебренных лесом кручах». Трагедия в том, что уже 350 лет он существует без будущего, обречен на гонения, на внутреннюю или внешнюю эмиграцию. «Архипелаг ГУЛАГ» — это не только — и даже не столько — мирового резонанса приговор воплощенной большевиками коммунистической утопии, сколько исследование краха пути, по которому пошла огосударствленная на западный манер новейшая отечественная история, закрутившаяся в кровавом «красном колесе». В нем «о человеке забыли». Точнее говоря, он у нас всегда ниже «государева дела». Этот сметаемый на обочину «исторического процесса» человек и есть главный герой Солженицына, укоренившийся в воображении художника и воссозданный им русский архетип. Архетип не значит — идеал. «Народничество» Солженицына — его интеллектуальная крепость, «печка», от которой «танцуют» его сюжеты. Народу в целом, говорит альтер эго писателя Глеб Нержин из романа «В круге первом», «не хватает той „точки зрения“, которая становится дороже самой жизни» [Солженицын А. В круге первом. М., 1990, с. 394]. Воплощению в своих произведениях этой своей «точки зрения» на народ Солженицын и отдал все свои гигантские творческие силы. Как это издавна свойственно русской интеллигенции. Здесь внушительный камень преткновения, мешающий сегодня даже и части изначальных поклонников вполне оценить гений писателя. И, конечно, причина тому есть. Не о демократии и прогрессе в русской жизни печется Солженицын, а о возрождении национальной души, разодранной со времен раскола. Очевидно, лишь «народная интеллигенция», признающая «власть земли» — о ней смутно писал еще Глеб Успенский, — могла бы оказаться Солженицыну духовным подспорьем. Но уже и Глеб Успенский со всеми своими надеждами канул на «обглоданной» Растеряевой улице. И все же знак «власти земли» стоит над всеми историческими исследованиями Солженицына. Только эта власть — от Бога. Отсюда утопические порывы писателя вроде «Письма вождям», отсюда же его «борьба с Западом», обличение волюнтаристских реформ Петра, отторжение Петербургского периода русской истории, а вместе с тем и его представителей, людей в нем воспитавшихся, им и порожденных. Кристально выражает взгляд Солженицына на исторический путь России его обращение «К жителям города на Неве» в переломный момент 1991 года, во время готовящегося референдума по возвращению Ленинграду старого имени. Наставлять их, в какой исторической реальности жить, оказалось делом бесперспективным, и даже внятный призыв склониться к «естественной русской форме» в наименовании города — не «Санкт-Петербург», а «Свято-Петроград» — повис в пустоте. Знаменателен в этом письме его финал: «…решение по важности должно быть обсуждено не только жителями Вашего города, но и всей России». Силою вещей взгляд писателя на первенствующее значение «местного самоуправления» затмевается. А сомнение в той роли, которую играла в новейшей русской истории утвердившаяся в городе на Неве интеллигенция, только крепнет. По Солженицыну, в советскую пору она превратилась в «образованщину», справедливо им бичуемую. Как ее еще и назвать, эту науськиваемую властью свору, обложившую писателя в последние годы его пребывания на родине и встреченную им в том же обличии и номенклатурном облачении при возвращении домой? Вопрос, однако, в том, откуда есть и пошла на Руси эта «образованщина»? Из «интеллигенции» она вытекла или, быть может, из самого «народа»? И из кого составится та чаемая Солженицыным «жертвенная элита», о которой он пророчествует и которая, по всей видимости, должна «окормлять» население? Откуда возьмется некое «интеллигентное ядро», хотя бы и «под другим именем», с которого начнется «наше духовное обновление»? «Из прошедших (и в пути погибших) одиночек составится эта элита, кристаллизующая народ»[2], — отчеканил перед высылкой на Запад Солженицын в статье «Образованщина», до сих пор понимаемой весьма однобоко — и слева и справа. Это, последнее написанное перед изгнанием, произведение Солженицына, по концентрированности и силе охвативших и пламенно выраженных автором чувств вызывало столь же бурные ответные ламентации. Эта статья развивает положения, высказанные автором в докладе на конференции «Писатель в неволе. Ссылка, лагерь, тюрьма в творчестве Солженицына и мировой литературе» (22 ноября 2017, Пушкинский Дом). Опубликован под заглавием «Изгнание, где твое жало?» в альманахе «Текст и традиция» (Вып. 6. СПб, 2018).
Лена М.: Век Солженицына // Литературная газета, 2018, №50 от 12-18 декабря, с. 1-24. Солженицын – человек великой судьбы, избранник. Этот масштаб (и то, что он ему соответствовал), отличает его от многих. Это не сумма, а цельный исторический кусок: человек равен эпохе. http://www.lgz.ru/article/-50-6671-12-12-2018/
Лена М.: Александр Солженицын. Дневник Р-17. 1973 год. Фрагмент. Публикация Наталии Солженицыной // Дружба народов, 2018, №12, с. 201-205. Публикуется впервые. Александр Солженицын: судьба, роль, образ в меняющемся времени // Дружба народов, 2018, №12, с. 206-220. В заочном «круглом столе» — Алексей ВАРЛАМОВ, Всеволод ЕМЕЛИН, Марина КУДИМОВА, Михаил КУРАЕВ, Афанасий МАМЕДОВ, Дмитрий ШЕВАРОВ. Из материалов заочного «круглого стола» выделю: Алексей Варламов. «Слишком много борьбы было в его собственной жизни...» // Дружба народов, 2018, №12, с. 206-207. Михаил Кураев. Уроки Солженицына // Дружба народов, 2018, №12, с. 214-216. Весьма примечательные эссе. Александр Солженицын. "Я отказываюсь вариться в этом политическом моменте и в страстях его!.." Заключительное слово после "прямой линии" в "Комсомольской правде" 15 апреля 1996 года // Дружба народов, 2018, №12, с. 220. Эссе публикуется впервые.
Лена М.: Михаил Кураев. Солженицын сегодня и завтра // Нева, 2019, №2, с. 177-186. В основе сей статьи - выступление 14-го декабря 2018 года на Международной научной конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения Александра Исаевича Солженицына.
Лена М.: Елена Хаецкая. После бытия Сетевая публикация (17 декабря 2018 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/zapiski-iz-strany-nigde/posle-bytiya.html Мемуары – один из самых любопытных литературных жанров. Даже не «интересных», а именно любопытных, поскольку зачастую они именно удовлетворяют это наше, иногда почтенное, иногда не слишком почтенное, чувство. Мемуары подводят некий итог. Отбор биографических (жизненных) фактов для изложения их в мемуарах – крайне немаловажный вопрос, фактов-то за долгую жизнь набралось море (впрочем, их и за короткую жизнь набирается немало), о чем вспомнить – о чем забыть, какими словами подать историю – все имеет значение. За словами не спрячешься, сколько бы человек ни пытался представить себя в мемуарах в самом лучшем свете – слова раскроют его таким, каков он есть. Помню, какой ужас меня охватил, когда я раскрыла мемуары красавицы жены прославленного маршала и обнаружила там концентрированную желчь: женщина бойко, ядовито сводила счеты со всеми своими обидчиками. Обидчики эти заняли лучшие комнаты в гостинице или успели перехватить дачку, на которую сама эта маршальская супруга положила глаз. Попутно попинала она и сослуживцев мужа: в угоду официозной мифологии наврали про смерть такого-то (не был он героическим разведчиком, а был он обычным мародером), и про такого-то тоже наврали, ничего он не герой, просто алкоголик; а сами-то орденами обвешались и обзавелись квартирами и брульянтами… Но эта дама по крайней мере была предельно откровенна. Бывают же персонажи, которые стараются показать себя в наилучшем свете, а между строками все равно сочится зависть к чужому успеху и злоба… Случается и наоборот: живет, скажем, актриса с не самой лучшей репутацией, а читаешь то, что она написала к концу жизни, – и видишь: ни о ком худого слова не сказано, в тексте – легкий юмор, немного печали, рассуждения об искусстве, что удалось сделать и что не удалось. Совсем другими глазами потом на человека смотришь. Мемуары не лгут, потому что материя текста, стиль, - они не поддаются фальсификации. Но как-то раз я взяла в руки очередной мемуарный том и вдруг ощутила нечто вроде священного трепета. Ведь это – чья-то жизнь! Вся целиком – или, по крайней мере, большая ее часть. Вложенная в слова как в сосуд, запечатанная в бумажный том. Держать в руках чью-то жизнь и с пренебрежением думать: купить книжку – не купить, интересно то, что там понаписано, или так себе?.. А ты-то сама кто такая, чтобы в подобных выражениях думать о чьей-то жизни? Вообще мы не должны в принципе так легко и пренебрежительно думать о других людях. Но одно дело - когда человек стоит перед нами, сегодняшний, «случайный» (может, у него голова болит, вот он сегодня и злюка, а вообще так душа-парень, нам-то откуда знать!), а другое дело – когда обдуманные факты, отобранные, тщательно описанные собраны в книгу, как бы «извлечены» из человека, обобщены… Как можно к подобному относиться свысока? Я думаю – нет, мы никогда не должны листать мемуары с пренебрежением. Этот жанр, в отличие от всех остальных, заслуживает безусловно уважительного отношения со стороны читателя в любом случае, даже если представляет собой сведение счетов с врагами маршальской вдовы. Мемуары – помимо прочего – жанр чрезвычайно поучительный. Ведь человек не только волен что-то делать со своей жизнью. Он также волен совершать некие манипуляции со своей памятью. И то, что он в конечном итоге делает с этой памятью о своей жизни, отливается в книгу мемуаров, книгу, по большому счету, страшную. Если над своей жизнью человек не всегда волен, то над памятью, над отбором фактов и слов он волен всегда. Возможно, в мемуарах он более настоящий, чем в реальности. Не знаю, не знаю, друзья, внезапно меня охватил настоящий страх и трепет, когда я взяла в руки очередной мемуарный том. (c) PiterBook
Лена М.: Елена Хаецкая. Персонажи, приспособленные к миру фэнтези (1) Сетевая публикация (9 января 2019 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/zapiski-iz-strany-nigde/personazhi-prisposoblennye-k-miru-fentezi-1.html
Лена М.: Елена Хаецкая. Персонажи, приспособленные к миру фэнтези (2) Сетевая публикация (13 января 2019 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/zapiski-iz-strany-nigde/personazhi-prisposoblennye-k-miru-fentezi-2.html
Лена М.: Елена Хаецкая. Платон мне не друг Сетевая публикация (19 января 2019 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/zapiski-iz-strany-nigde/platon-mne-ne-drug.html «...Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого...» В любимом романе тоже могут быть нелюбимые персонажи. В принципе, я очень люблю «Войну и мир», но есть там Платон Каратаев, который бесил меня еще в школьные годы. Нам предлагалось писать про него сочинение и показывать, что это идеальный образ русского простолюдина, лё мужик идеаль. А в нем все было противное: он был как сладенькая тепленькая водичка, «отдающая кастрюлей». С возрастом я стала смотреть на него в недоумении. Откуда у Толстого, такого психологически точного и наблюдательного, взялся этот насквозь фальшивый персонаж? Впоследствии я просто пролистывала эти страницы. Но вот разговор возник снова. После успешного американского мюзикла «Наташа, Пьер и Великая Комета» - он, кстати, сделан очень хорошо и музыка там замечательная, - молодое поколение внезапно взялось читать Толстого. Да, они его читают со смартфонов. И наверняка без философских рассуждений графа о мировых процессах, но тут надо очень сильно любить графа, чтобы это все читать… Потом они всей тусовкой взялись смотреть экранизации и посмотрели все доступные. И остановили свой выбор… на старом советском фильме Бондарчука. Вот это оказалось совсем неожиданно. Мы говорим о людях, которым сейчас двадцать лет. И это не какие-то особенные люди, обучающиеся в элитном учебном заведении, отнюдь: учебное заведение, в котором они учатся, - среднее специальное (в просторечии «путяга»), и там нет специального предмета «литература», ведомого педагогом властителем дум. Но вот задел их мюзикл, а дальше понеслось. Чем обусловлен выбор фильма Бондарчука? (Я его считала нудным, но это было в советские годы, когда с культурой все обстояло фундаментально и встретить секс-символа моложе сорока лет было просто нереально). Во-первых, конечно, статная фигура князя Андрея – Тихонова. «За эти ляжки, обтянутые лосинами, можно все простить». Во-вторых… в английской экранизации толком не раскрыт образ капитана Тушина. А Тушин – как выяснилось, - у многих любимый герой. Тушин с усами, щуплый, незаметный герой войны. Дети выбрали его сами, без насилия со стороны педагогов. (Вот не дожила моя учительница литературы!..) И вот тут вернулся Платон Каратаев. Как в фильме ужасов: «Возвращение Платона». Дочь спросила, как относиться к этому слащавому фальшивому мужичку, который в сюжете вообще не нужен, «как появился, так и исчез»? Капитан Тушин, заметим, тоже в сюжете не нужен, он тоже появился и исчез, но он нужен сердцу читателя. А Каратаев, очевидно, не нужен этому сердцу. Но что-то же он делает в гениальном тексте Толстого… И тогда меня наконец осенило. Платона Каратаева не существует. Это – воображаемый друг Пьера Безухова. Пьер же вообще склонен фантазировать и размышлять сам с собой. И вот, оказавшись в невозможной ситуации, в плену, он, чтобы выжить, придумал себе такого друга. Этого идеального русского мужичка, чистую хрустальную слезу российского масона. Помню, нам еще в школе говорили, что Каратаева не зря зовут «Платон» - это, мол, намек на то, что он – идеальный образ. Именно! Но на самом деле «Платон» - это не просто намек на идеальность, это прямое указание на то, что он – идея сам по себе. Та самая тень на стене в платоновой пещере. Тот самый «мужик», ради которого декабристы решили восстать. Несуществующий, выдуманный, ложный идеал. Пока еще безобидный – сидит в плену и пускает розовые слюнки, деловитый такой. Но потом ради него начнется освободительное движение. А когда восстанет конкретный реальный мужик – катастрофически на Платона Каратаева не похожий, - начнутся также обидки: мы тебя другим придумали… Охохо. Далеко заводят подобные мысли. Но если держать в голове, что Каратаев – это воображаемый друг, что его попросту НЕТ, он не является фактом объективной реальности, но лишь субъективной реальности Пьера, - все встает на свои места. (c) PiterBook
Лена М.: - Уильям Шекспир. Избранные сонеты. Перевод Нины Сапрыгиной // Нева, 2018, №11, с. 152-157. -- Сонет 20, с. 152. -- Сонет 30, с. 152. -- Сонет 50, с. 153. -- Сонет 66, с. 153. -- Сонет 96, с. 153-154. -- Сонет 98, с. 154. -- Сонет 99, с. 154. -- Сонет 100, с. 155. -- Сонет 102, с. 155. -- Сонет 105, с. 155-156. -- Сонет 121, с. 156. -- Сонет 130, с. 156-157. -- Сонет 135, с. 157. - Вячеслав Влащенко. Александр Солженицын и Варлам Шаламов. Cвет живой истины и трагический мрак мертвой правды, с. 170-209. http://historiae.borda.ru/?1-9-0-00000170-006.001-0-0 Тема «Солженицын и Шаламов» все еще остается настолько взрывоопасной, что возникает такое ощущение, как будто, приступая к ней, ты сразу оказываешься на заминированном поле, усыпанном раскаленными осколками уже разорвавшихся мин, и каждый твой шаг босиком по нему связан с угрозой если не мгновенного взрыва, то неизбежных кровавых порезов ног. - Елена Зиновьева. Книжный остров, с. 234-236. Рецензия на: Вера Зубарева. «Слово о полку Игореве»: Новый перевод с комментарием. М.: Языки славянской культуры, 2018. http://historiae.borda.ru/?1-9-0-00000169-005-0-0
Лена М.: Анастасия Долгошева. Водолазкин и Занусси // Санкт-Петербургские ведомости, 2018, №238 от 20 декабря, с. 5. На Санкт-Петербургском новогоднем книжном салоне писатель и режиссёр беседовали о времени (оно временно), о Боге (с почтением) и сверхлюдях (обоим несимпатичны). Книжный салон гостил в центре дизайна Artplay - мягко говоря, не в центре города, Малая Охта, но на диалоге «Водолазкин - Занусси» был ожидаемый аншлаг. У 79-летнего Кшиштофа Занусси размеренная русская речь, тембр благородный, как у диктора ТВ; планирует представить в России свой фильм «Эфир». У 54-летнего Евгения Водолазкина вышел новый роман «Брисбен». Оба изначально ученые: Водолазкин - специалист по древнерусской литературе, Занусси - физик. О чем еще говорить, как не о Боге. «Моя семья итальянского происхождения, - рассказывает пан Кшиштоф. - Они все были архитекторы, и я тоже должен был им стать». Но в 1950-е годы он насмотрелся на сталинское барокко и осознал, что архитектором не будет. Решил стать физиком. А в то время физики уже заметно опередили прочее человечество: понимали, что мир причудливее, чем рисует нам физика Ньютона. «Мы привыкли чувствовать мир в трехмерном пространстве и времени, но это только точка зрения, нам доступная. А может, где-то вообще нет времени. И что такое смерть? Это переход в другое пространство, это будет другой способ существования, уже без времени? Физика подсказывает, что такие конструкции возможны». Евгений Водолазкин полагает, что наша конечность существует, пока мы заперты во времени: «А когда переходишь в вечность, идеи конца просто нет. Но, может быть, искусство тоже строит эти вертикальные линии, по которым можно на некоторое время выйти из времени и обратиться в вечность?». «Один из профессоров-физиков говорил, что будущее уже существует, - рассуждает классик кинематографа. - Просто мы его не видим. Но можно допустить, что среди нас есть какая-то цыганка или профит... как это по-русски?.. пророк?.. который уже все видит?» Свое представление о времени кинорежиссер иллюстрирует так: представьте себе, что сейчас инопланетяне смотрят на Землю в телескоп и видят в него, скажем, наполеоновские войны. «И какое время настоящее? То, что они видят в телескопе? Или то, что мы чувствуем сегодня, 200 лет спустя?» У Водолазкина в новом романе герой, гитарист-виртуоз, больше не может выступать и, оказавшись в храме, размышляет над тем, что будущего у него нет. На его мысли откликается монах. «Он говорит, напрасно ты сокрушаешься о том, что у тебя нет будущего. Его нет ни у кого. Потому что будущего нет вообще, это фикция. Будущее приходит к нам в виде настоящего - а оно уже существует. Будущее - это наши фантазии, которые никогда не сбываются». На этом эффекте, считает писатель, «основано худшее, что было в мировой истории», - утопии, изначально невыполнимые (с древнегреческого «утопия» это и есть «место, которого нет»), но куда стремились. «Вот, на Соловках был лозунг: «Железной рукой загоним человечество к счастью». Нынешний фильм Занусси, по его словам, как раз о том, как рухнула утопия и оказалось, что мы по-прежнему варвары. И толерантность тут не очень помогает, потому что это не любовь. У Занусси в загородном доме живут девять собак, которые не прочь потаскать соседских кур. «С помощью палки можно добиться полной толерантности у собак по отношению к курам. Но любви у собак к курам я палкой не добьюсь». Водолазкин вообще скептически относится к прогрессу «в рамках истории» - он убежден, что прогресс возможен только в каждой отдельной личности. Занусси не так категоричен: «Сегодня люди гораздо меньше убивают друг друга на улице, очень редко умирают от голода - мы сделали огромный шаг вперед по сравнению с XIX веком, когда дети работали в шахтах». «Но, - парирует Водолазкин, - в XIX веке не было концентрационных лагерей». И так уж получается, что технически мы развиваемся, но «после Гете немецкое общество аплодировало Гитлеру, а после Пушкина русское общество аплодировало Сталину...». Пана Кшиштофа из нынешнего «прогрессивного» больше всего страшит новая мечта человечества, трансгуманизм - использование новых технологий для «усовершенствования» человека. «Это значит, появятся новые люди, «супермены», которые будут красивее нас, умнее нас, будут жить не меньше 200 лет. А мы окажемся, как те неандертальцы, которые уже не нужны. Это страшно. Вот в таких случаях я радуюсь, что такой старый, что, может, до этого и не доживу». Добро, по Водолазкину, - это уже когда ты не множишь зла. По Занусси зло - материально, это самостоятельная сила, которая постоянно находится среди нас и у него всегда готово для нас предложение, а у нас, соответственно, есть возможность его принять. «Потому зло необходимо, - говорит Занусси. - Для того чтобы существовала свобода выбора. Потому что если невозможно выбрать зло - это уже несвобода». «Но вот что интересно, - продолжает писатель. - Достоевский говорил о борьбе добра и зла, когда было понятно, что такое добро и зло, в обществе был консенсус в отношении того и другого. Достоевский даже представить себе не мог, какая ситуация будет в начале XXI века. Ведь сейчас непонятно, что такое добро и что такое зло - с нынешней легитимизацией всего, с информационными войнами...» Если сейчас появится новый Достоевский, говорит Евгений Водолазкин, ему придется заново выяснять, что такое добро, а что - зло. Примечательно, что в список десяти лучших книг о Боге, который составила британская «Гардиан», попали и «Братья Карамазовы» Федора Михайловича, и «Лавр» Евгения Германовича. Пан Кшиштоф утешает: все-таки десять заповедей никто не отменял, на них и можно ориентироваться. А впрочем... В конце советской эпохи «великий друг» Занусси, Кшиштоф Кесьлёвский, снимал «Декалог» - цикл телефильмов, отсылающих к десяти заповедям, а Занусси как продюсер искал деньги. Денег было мало. И Занусси доводилось слышать от телевизионного начальства: может... это... хватит восьми заповедей? (с) Санкт-Петербургские ведомости
Лена М.: Виталий Каплан. Роман Алексея Иванова «Пищеблок». О пище, вкусной и полезной Сетевая публикация (16 декабря 2018 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/retsenzii/vitaliy-kaplan-roman-alekseya-ivanova-pishcheblok-o-pishche-vkusnoy-i-poleznoy.html Алексей Иванов. Пищеблок. М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной, 2018. Прочитал недавно «Пищеблок» Алексея Иванова. Книга мощная и серьёзная, несмотря на то, что это хоррор, литература ужасов, то есть в представлении многих — попса и ширпотреб. Действие романа происходит летом 1980 года в пионерлагере «Буревестник» под Куйбышевом (ныне — Самара). Обычный вроде бы лагерь — как говорится, «средней паршивости». Обычные дети, обычные вожатые. Но эта внешняя сторона жизни имеет мрачную изнанку — в «Буревестнике» завелись вампиры, сосущие по ночам детскую и вожатскую кровь. Причем «вампирская составляющая» здесь не декоративна, на ней выстроен стержень сюжета. Есть двое главных героев, 12-летний пионер Валерка и 20-летний вожатый Игорь, которые не щадя живота своего сражаются с вампирами. Не знаю, закладывал ли Иванов эту аллюзию сознательно, но пара Валерка-Игорь очень напоминает пару Бен Мирс и Марк Петри из «Салимова удела» Стивена Кинга. То есть не супермены, не крутые мачо, не обладающие никакими особыми способностями, ничем вроде бы не выделяющиеся из общей массы... за исключением одного: они не могут мириться со злом. Не с любым — социальное зло герои Иванова вполне готовы терпеть, тут их стратегия — не кидаться с кулаками на танк, а уклониться, чтобы не вляпаться. Однако помимо зла социального бывает и зло инфернальное — и вот тут вроде бы вполне конформные мальчик и юноша оказываются несгибаемыми. Понятно, что Иванов писатель серьёзный, ему есть о чем сказать «городу и миру», его использование вампирской тематики — не дань вампирской моде (которой особо-то в отечественной литературе и нет) и уж тем более не попытка срубить большие тиражи, обращаясь к массовой аудитории. Вампиры в «Пищеблоке» — это, конечно, метафора. А вот метафора чего, давайте разберёмся. Итак, советский пионерлагерь. Жизнь, выписанная, что называется, крупными мазками, ярко, сочно, энергично — и без каких-либо идеологических или эстетических фильтров. Абсолютно достоверно показаны дети и взрослые, точнейшим образом воспроизведены детали быта, детский фольклор и жаргон, эротические похождения вожатых, пофигизм начальника лагеря, алкоголизм врача. Всё так и было — подтверждаю своим опытом и детским (в пионерлагеря ездил с 1974 по 1978 годы), и взрослым (работал вожатым с 1985 по 1987). Кое-где, конечно, присутствуют региональные особенности, но это естественно. В «Пищеблоке» мы видим жизнь такой, какой она действительно была — ну или, скажем, такой, какой она запомнилась нашему поколению, плюс-минус пятидесятилетним. Ни один из писателей, работавших в детской литературе, так советский пионерлагерь не показывал — даже Владислав Крапивин, у которого, при всем моем нежно-трепетном отношении к его творчеству, в изображении детской жизни всё же присутствуют определённые фильтры. Причём, важно заметить, у Иванова нет никакой чернухи, он показывает именно что обыденную жизнь, обыденный контингент детей — среди которых есть и утонченно-интеллигентные дети, и дворовые пацаны с криминальными замашками, и пофигисты, и «идейные», и приспособленцы. Ровно то же можно сказать и про его героев-взрослых. Не святые, не монстры. Люди как люди. Но эти люди как люди, и дети, и взрослые, живут в режиме постоянной имитации Большого и Светлого — то есть изображают из себя правильных пионеров, правильных комсомольцев, стоят на линейках, поднимают знамя, проводят смотры строя и песни, орут речёвки, занимаются «общественной работой». Большинство из них если и не понимает мозгами, то ощущает печёнкой всю бессмысленность, всю пустоту такой игры в идеальных советских людей. Как замечает одна из героинь, председатель пионерского отряда Анастасийка: «Так положено! Ты что, обиделся? Маленький, что ли? Это же всё как бы понарошку! Разные там пионерские собрания, флаги, звёздочки, галстуки — они все понарошку!» Впрочем, «понарошку» имеет железную силу, и сила эта воплощена в фигуре старшей вожатой Свистуновой, Свистухи, как за глаза называют её в лагере. Свистунова — опытный демагог, цинично выстраивающая карьеру (из текста неясно, то ли по комсомольской, то ли по педагогической линии), безжалостная к людям, но прекрасно умеющая обосновать свою безжалостность идеологическими доводами. И вот эта жизнь, состоящая из слившихся до степени неразличения правды и «понарошку», имеет другое измерение: там водятся вампиры. Причём вампиры не какие-то условно-символические, а самая настоящая инфернальная нечисть: они боятся святой воды, боятся креста, не могут войти даже в развалины православного храма. Собственно говоря, настоящий вампир, вампир-Мастер, если использовать жанровую терминологию, там только один. В романе он называется «тёмный стратилат». Все остальные «пиявцы», сосущие кровь, — его безвольные рабы, существа несчастные и обреченные. Именно с этим монстром — и кстати, ради спасения пиявцев! — и вступают в борьбу Валерка с Игорем. Тут-то и оказывается, что вампиры (то есть зло инфернальное) прекрасно вписаны в социум, что у социума нет абсолютно никаких механизмов защиты от них. Причем для своей «социализации» они умело используют то самое «понарошку», ту идеологическую трескотню, которая неотделима от жизни советского общества. Да, вампиры умеют устраиваться, умеют притворяться, умеют манипулировать людьми — причём даже без использования каких-то специфических вампирских возможностей. Хватает и админресурса. Теперь, надеюсь, суть метафоры понятна? Не о вампирах это, конечно, а о беспринципных и бесчеловечных «хозяевах жизни», людях, которые становятся властной элитой, которые абсолютно эгоистичны и воспринимают социум как свою кормовую базу («Пищеблок» в названии романа — это не столовая в лагере, это сам лагерь, используемый в качестве кормушки для тёмного стратилата). Это о людях, которые вызрели внутри разлагающейся советской системы, вписались в её структуры, а потом «перестроились», конвертировали власть в собственность и до сих пор, явно или втёмную, управляют нами. Вся Россия... нет, не палата номер шесть, а пищеблок. Но это ещё не все грани метафоры Иванова. Если вампиры — зло инфернального происхождения, боящиеся креста и святой воды, то те, кого они олицетворяют, они какого происхождения? Да, конечно, обычные люди, из плоти и крови... но не стоит ли за ними, не живёт ли в их душах действительно инфернальная сила? Сила, для которой они — всего лишь средство, всего лишь несчастные «пиявцы», конец которых будет ужасен? И если дальше разворачивать метафору — то с чем именно следует бороться неравнодушным людям? С «вампирами века сего», то есть с эгоистической властной элитой? Или все же с тем злом, у которого они на подхвате? Валерка с Игорем вовремя сообразили, что сражаться надо не с пиявками, а с их хозяином. А понимаем ли это мы? Воспринимаем ли всерьёз слова апостола Павла «потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6:12). (c) PiterBook Виталий Каплан - редактор раздела Культура православного журнала Фома.
Лена М.: У писателя и философа Михаила Веллера свой взгляд на историю и современность Михаил Веллер. Крамольная поэзия инакомыслия. Беседовала Анна Балуева // Собеседник, 2019, №3(1739) от 30 января - 5 февраля, с. 6. Представители ополчения по защите всевозможных святынь возмутились высказываниями Дмитрия Быкова о Гитлере и генерале Власове. Буря полыхнула вдруг, как по команде, спустя две недели после слов Быкова. Свою точку зрения на происходящее «Собеседнику» высказал писатель Михаил Веллер. Дмитрий Быков: Первая книга, которая выйдет в серии «ЖЗЛ» в результате новой перестройки, будет биография генерала Власова... И я сделаю все возможное, чтобы написать эту книгу... К сожалению, российская гражданская война сороковых годов включала в себя практически массовое истребление евреев… Понимаете, я абсолютно уверен, что Гитлер бы добился той или иной, но все-таки популярности в России, если бы истребление евреев (и как частный случай – цыган) не было бы его главной задачей… Но гитлеровский зоологический... чудовищный антисемитизм, конечно, возбуждал недоверие и вражду среди русской интеллигенции. А тот, кто не дружит с интеллигенцией, в России не победит никогда... Поэту небезопасно в реальности Нет ничего, что нельзя извратить плохим пересказом, предупреждал Теренций. Нельзя вырывать несколько фраз из контекста, это обычный прием демагогов и неумных правдоборцев. Лекция Быкова была о Гражданской войне в России, о «Тихом Доне», о том, что эта война, затухая и разгораясь, никогда не кончается. И во время Великой Отечественной, одновременно и будучи ее частью, шла и война гражданская. В этом нет нового. Первую и Вторую мировые войны многие историки называли Европейской гражданской войной. И сегодня ожесточенная гражданская война идет в США – между демократами и республиканцами; и в Германии, и во Франции, и в Англии либералы и консерваторы воюют зло и непримиримо. Да многие семьи всю жизнь существуют в состоянии гражданской войны. Вообще со времен Гераклита это определяется как единство и борьба противоположностей. Коллаборационисты и антифашисты сражались во Франции, Норвегии, Бельгии. Миллион (!) бывших красноармейцев воевал в боевых и вспомогательных частях вермахта. «Молодую гвардию» раскрыла и пытала местная полиция из бывших советских граждан. Несчастное, замученное раскулачиванием, колхозами и голодомором крестьянство в начале войны иногда ведь действительно ждало облегчения жизни, если ликвидируют советскую власть, а вернее, диктат коммунистов и НКВД. Что касается интеллигенции и евреев, тут сложнее. Интеллигенция при Сталине сидела смирно, как мышь за веником, и пела по команде. Большевики ее в грош не ставили, а власть взяли крепко. И самодержавие сидело прочно, пока умников держало на коротком поводке. Евреев же широкие массы никогда особенно не любили, и среди культурной элиты антисемитов более чем хватало. Так что если для счастья России необходимо было уничтожить всех евреев, за этим бы дело не стало. Заметьте, Германия до Гитлера была несравненно более терпимой страной, чем Россия. Но! Мы имеем дело не с историком-аналитиком, не с прозаиком-фактоискателем – мы имеем дело с поэтом. А Дмитрий Быков – именно Поэт. Блестящий, иногда гениальный и, безусловно, лучший из тех, кто пишет сегодня по-русски. А поэт – это не дар версификации. Это особенность психики, это особое мироощущение, это собственный взгляд на мир. Поэт следует не за фактом, он увлекаем образом, ощущением, вербальной конструкцией. И пассаж о Гитлере и свободе, интеллигенции и евреях – чистой воды поэтическая метафора. Представьте себе это как образ в стихах, как поэтическую метафору – и непонимание сразу исчезнет. Это условность, гипербола, поэтическое допущение, игра символов. Я вам доложу, поэту вообще небезопасно сталкиваться с реальной жизнью. Быков вообще очень добрый, страшно идеализирует людей и мотивы поступков, а уж сколько он комплиментов раздал коллегам-писателям – всех лавровых лесов на венки не хватит. Что же до генерала Власова – он был предатель, изменник, повешен заслуженно, и здесь нет сомнений. Это не значит, что метаморфоза блестящего красного командира не заслуживает осмысления. Командир лучшей в РККА 99-й стрелковой дивизии, образцовый командир 4-го мехкорпуса, отлично показавший себя в первые недели и месяцы войны – его части держали рубеж, успешно обороняли Киев, отступали по приказу, когда бежали соседи; его 20-я армия была лучшей в Московском контрнаступлении; многократно отмечен, награжден. Страшная история бессмысленной гибели 2-й ударной армии, куда Власов был брошен уже в безнадежном положении, оставление армии без питания и боеприпасов, гибель от голода, тупые и жестокие запреты пробиваться к своим, а потом уже было поздно… И он отказался от спасения, в посланный за ним самолет загрузил раненых. Отдельная история. Повопят – лишь украсят биографию – Кто, по-вашему, руководит разжиганием травли? – Заметьте: 25 декабря Быков выступает в «Дилетантских чтениях» – и никакого шума. 31 декабря взрывается дом в Магнитогорске, 1 января – «Газель» там же: вся страна обсуждает расследование. И вдруг 11 января словно дается свисток – и с 12 числа вздымается дружное негодование быковской лекцией. А также – к нам приехала «Рыбка-проститутка», вот уж невидаль в Москве, ах, ее задержали, она часом не политическая? А то их мало по участкам в клетках сидит. А еще муж Собчак стукнул по носу ухажера Собчак – о, какой ужас! Ба! Про взрыв-то уже и забыли! Это и называется шумовая бомба, информационное отвлечение. Только не обсуждайте положение в стране, вот вам погремушки. Кто кукловоды? В нужных случаях Администрация указывает СМИ: организуйте шум. А исполнители и доброхоты всегда готовы. – Не распалятся ли исполнители с доброхотами до физической расправы? Надо ли Быкову опасаться? – Вряд ли. Его уже двадцать лет назад били железом по голове прямо на улице под собственной редакцией. Над ним уже и так ореол, еще один святой мученик власти не нужен. Какая это травля – ну, повопят, чем лишь украсят биографию героя. Это ведь не СССР, когда прекращали любые публикации, любые выступления, любые способы заработка, да упоминать имя антисоветчика запрещалось! И если хочешь устроиться на работу – кормиться же надо, – отдел кадров только в грузчики пропустит. А уехать нельзя, железный занавес. Ныне эпоха вегетарианская, разгильдяйская. Какая это травля – это не травля, это ругань: собаки лают, а караван идет. – Но тем не менее власть будет подавлять все попытки сомнений и «покушений» на объявленные официально святыни? Инакомыслие приравняют к крамоле? – А иначе никак! Сегодня усомнятся в панфиловцах, завтра – в олигархах, послезавтра – в президенте и всей системе власти! Чем авторитарнее режим, тем необходимее ему единомыслие. А оно сказывается во всем. Любое сомнение опасно в принципе! Верноподданный должен верить, а не думать! В России сто лет отрицалось убийство императора Павла. Сейчас уже сто лет, как засекречены архивы по революции, секретны почти все архивы по Второй мировой. Правда – это повод к самостоятельному осмыслению действительности, чего авторитарная власть допустить не может. Иначе подданные превратятся в граждан – и сами установят власть, нужную себе, а не ей самой. – Какие изменения, произошедшие в России за прошлый год, вам кажутся самыми серьезными? – К величайшему прискорбию, экономика продолжает разваливаться, страна – тонуть в трясине, а населения убыло – с учетом того, что триста тысяч эмигрировавших русских заменяются полумиллионом приезжающих из Средней Азии. Но последнее перышко упало на спину верблюда и заставило его злобно оглянуться на свой горб. Пенсионная реформа. Жить и так трудно, цены растут, доходы падают, миллиардеры жиреют, власть придумывает все новые поборы – и до широких масс наконец дошло, что их цинично выжимают досуха. Эффект псевдопатриотического зомбирования резко ослаб. Это принципиальное изменение. Беседовала Анна Балуева (с) Собеседник
Лена М.: Фрагмент картины Артура Темпла Клея (1842-1928) Кенсингтон-Гор (1921). Иностранная литература, 2019, №1, с. 1-288. - Мюриэл Спарк / Muriel Spark (1918-2006). Кенсингтон, как давно это было / A Far Cry for Kensington, 1988 (роман, перевод с англ. Елены Суриц), с. 3-135 Динамичная проза на детективной подкладке о 50-х годах прошлого века и о молодых лондонцах, соседях по дому. - Джеймс Джойс / James Joyce (1882-1941). Финнегановы вспоминки / Finnegans Wake, 1939, с. 234-267: -- Сергей Диваков. Вступление, с. 234-236 -- Джеймс Джойс. Финнегановы вспоминки. Фрагмент главы I.1. Перевод с англ. Сергея Дивакова, с. 236-245 -- Примечания 1-330(!), с. 245-267 Предложенный фрагмент первой главы содержит заявку на основные темы, а также знакомит читателя с основными персонажами. Сергей Владимирович Диваков (1987) - журналист, литературовед, переводчик, литературный критик, кандидат филологических наук (2012). Зам. редактора газеты "Аргументы и факты в Твери", старший преподаватель Тверского государственного университета. Живёт в Твери. - Александр Мелихов. Страшная месть романтизма (статья), с. 268-274 Размышления о Франции и её месте в мире. Александр Мелихов рассуждает о том, что, в сравнении с трезвым подходом к историческому бытию, романтический взгляд на вещи бывает на поверку более практичен. - Алексей Винокуров. Китай. Заметки наблюдателя (статья), с. 275-278 Современный Китай пристальными глазами прозаика и журналиста.
Лена М.: Михаил Савеличев. Машина по производству мысли Угроза тупика Для каждого, кто обладает навыком систематического чтения, не секрет, что подавляющее большинство образцов современной массовой литературы на уровнях изложения и построения сюжета старательно копируют фильмы и игры, как правило, в ущерб сугубо литературным техникам. Известный принцип, который внушают писателям-неофитам (они же МТА) «покажи, а не расскажи», упрощение изложения для легкости восприятия, разряжение текста множеством диалогов, стремление сделать его максимально развлекательным, активное заимствование сюжетов и фабульных ходов из фильмов и компьютерных игр в форме новеллизаций и литРПГ — эти и множество других приемов демонстрируют неумолимый процесс конвергенции литературы и визуальных медиа. И это тупиковый путь для литературы, ибо он — попытка конкурировать с заведомо более сильным противником на его же поле. Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет. Если данный тренд будет продолжаться (а сомневаться в этом особенно не приходится), то надобность в литературе вообще отпадет. По сложности сюжета современные сериалы и игры уже далеко не на равных конкурируют с романами и повестями, ибо являются результатом коллективного творчества, огромных денежных вложений, высочайших технологий воплощения, рядом с которыми текст, набранный на компьютере каким-то чудаком-одиночкой, выглядит чем-то вроде наскальной живописи по сравнению с цифровой фотографией. Автомобиль, сошедший с конвейера, окажется заведомо лучше машины, собранной кустарем в личном гараже из подручных средств и деталей, найденных среди сора. Восхождение к архаике Литература как массовый развлекательный продукт существует относительно недавно. Она по преимуществу есть результат развития капитализма, который породил классы людей, достаточно грамотных, чтобы уметь читать книги, и образованных, чтобы понимать их в широком культурном контексте. (То есть такому читателю не надо пояснять отсылки к Библии например.) Эти люди к тому же обладали достаточным свободным временем, чтобы иметь возможность структурировать его по собственному усмотрению. Добавим сюда и тот факт, что появилась прослойка «желающих странного» — духовную потребность читать. Sic transit gloria mundi. Что мы имеем в настоящее время? Пожалуй, по всем вышеперечисленным признакам наблюдается откат к архаичным общественным структурам. Точнее сказать, не откат, а возвращение к ним на более высоком витке спирали общественного развития, варваризация с компьютерами. Хотя возможно термин «варваризация», подразумевающий некую степень общественной деградации, здесь не совсем подходит: спираль истории все же имеет восходящую динамику, и даже грядущее варварство сохранит вполне различимые цивилизационные атрибуты. Но станет ли нам от этого легче? Образование стремительно теряет функции воспитания и формирования мировоззрения, превращаясь в утилитарное наделение человека исключительно ремесленными навыками, востребованным в данный момент на рынке. Для этого даже придумали термин — «компетенция». Одарять человека широким кругом знаний, а главное умением самостоятельно раздвигать границы этого круга с помощью тех же книг — излишний труд. То, что не востребовано, идет под нож рыночного прагматизма. В первую очередь это культура, литература, а также фундаментальная система знаний об окружающем мире. Недалек тот день, когда подобное ГМО-образование уже не сможет производить плодоносное, то есть творчески активное население, равно как ГМО-соя не способна рождать зерна для нового урожая. Прогнозисты уверяют, что свободное время человека продолжит расширяться, ибо затраты человеческого труда на изготовление единицы полезного продукта стремительно приближаются к нулю — «вкалывают роботы, счастлив человек». Однако колоссальным образом возросла и конкуренция за это свободное время со стороны электронных медиа. Не будет преувеличением сказать: наше свободное время мы жертвуем все той же работе — работе нашего внимания, которое раздирается между сериалами, социальными сетями, играми, рекламой. Кто-то сказал, что скоро человеку будет платить просто за движение глаз, что в общем-то не преувеличение, а самая что ни на есть реальность — те продукты, которые мы воспринимаем как бесплатные, дармовые, халявные, для нас такими на самом деле не являются. Мы за них платим, и платим весьма дорого — нашим и так весьма скудным продуктивным временем. По сути сдаем мозг в аренду сетевой реальности, функционирование которой обеспечивают отнюдь не процессоры, твердотельные диски, мобильники и планшеты, а мы сами. Причем того не замечая. Медиа медленно, но верно превращаются из развлекательных в хищные вещи и структуры. Истории о том, что компьютер, не ставя вас в известность, производит майнинг криптовалюты — последний по времени звоночек, возвещающий о приближении дивного нового мира. Только место компьютера займет наш собственный мозг. Результатом этих тенденций стало в том числе радикальное сокращение прослойки людей, которые «умрут с голоду, если им не давать читать». Но, скорее всего, с голоду они уже умерли от иных причин — катастрофического падения запроса социума на их воспроизводство и общественного консенсуса по поводу того, что такие люди социуму больше не требуются, ибо каждый сам с усам, «такой хоккей нам не нужен». Дорога к голубому океану Книга как паллиатив кино, книга как паллиатив игры умрут. Туда им и дорога. Король умер, да здравствует король! Но книга победит и кино, и игры, если займет нишу, которую больше никто и ничто занять не способны. То есть, говоря языком менеджмента, реализует пресловутую стратегию «Голубого океана». Таким «океаном» должно стать производство мысли. Да-да, именно мысли, которую не следует путать с нескончаемым потоком слов, надоедливо звучащим у нас в голове. Может получиться неудобно. Чтобы накачать мышцы физические необходимо без устали тягать железо — изо дня в день. Чтобы накачать мышцу умственную необходимо читать без устали — изо дня в день. Читать не «чтиво», конечно же, ибо это тот же самый синтол, который позволяет быстро получить видимость гипертрофированных мышц, напрочь уничтожая то, ради чего мышцы развиваются — здоровье человека. К чему приводит чрезмерное потребление чтива описал еще Сервантес, так что отсылаю к первоисточнику. Часто слышу и читаю «выбешивающее» меня выражения: «вкусный текст», «вкусно написано» и все подобные кулинарно-пищеварительные коннотации. Но если все же принять эту точку метафорического восприятия, то ряд ассоциаций можно продолжать более плодотворным для наших размышлений способом: литература есть пища для ума и сердца, она должна не столько баловать наши вкусовые рецепторы, подчас сильно подпорченные, сколько насыщать правильными и полезными для жизни интеллектуальной ингредиентами. Все-таки мы живем не для того, чтобы есть или читать, а едим и читаем для того, чтобы жить. Поэтому суждения о «вкусе» текста дело вторичное, а первично — насколько то, что поглощает наш интеллект, позволяет ему, интеллекту, правильно, эффективно и с удовольствием функционировать и развиваться. Литература как пища духовная, интеллектуальная, взращивает нас, является основой для построения тех интеллектуальных и духовных мышц, костей, связок, которые и делают из нас интеллектуально и духовно здоровых людей. А ежели всю жизнь свою питаться литературным «фастфудом», то не возмущайтесь теми напластованиями жира и прочего холестерина, которые рано или поздно сделают с нашим интеллектом ровно то, что делает Макдональдс и иже с ним с нашими телами и здоровьем. Рождение мысли Конечно, любая аналогия — всего лишь аналогия, если воспользоваться философской догадкой о том, что истина сама по себе тавтологична. Не следует придавать ей онтологического значения. Она хороша для разъяснения мысли, но на определенном этапе размышлений ее необходимо отставить, ибо речь у нас пойдет о сложных вещах. А именно — я утверждаю, что литература выживет лишь в том случае, если станет сложным интеллектуальным продуктом. Это только на обыденный взгляд кажется, будто наша мысль рождается в голове совершенно произвольно и из пустоты. Еще раз повторим: путать с мыслями поток, нескончаемо звучащий у нас в мозгах, и по большей части представляющий всего лишь мусор — ошибка. Не случайно медитация, которая нацелена на приостановку этого потока, настолько повышает духовную и интеллектуальную продуктивность. Можно сказать, что современный медийный поток — это поток чужих мыслей, обернутых в яркие визуальные и звуковые образы. «Вы и кушать за меня будете? — Ага!» Как сказал мудрец, если вам за всю жизнь в голову пришла хотя бы одна настоящая мысль, то это оправдало ваше рождение. Опять же, думать не развлечение, а обязанность. Хотя, если точнее, думать — не развлечение, а тяжелый труд, который мы обязаны выполнять, если хотим поддерживать в себе человеческую сущность, а не превратиться в придаток телевизора, компьютера, игровой приставки. Мысль рождается мыслью и больше, к сожалению, ничем. Причем наиболее продуктивный способ получить мысль изначальную, которая сможет высечь в вашей собственной голове нечто, на мысль похожее, является литература. The medium is the message Можно возразить, что есть ведь и кино, и сериалы, и даже, черт возьми, игры, которые весьма насыщены интеллектуально и могут, минуя стадию буквенного кода, побудить человека к производству мысли, к интеллектуальному творчеству. Не будем спорить, но, во-первых, число таких продуктов мизерно по сравнению с их основной массой (принцип длинного хвоста, или закон Старджона), во-вторых, реципиент должен быть настроен на активное восприятие этого продукта, дабы развлекательная сторона не затмила глубокого философского содержания. А это как если бы для удержания внимания нерадивых студентов учебники по матанализу были бы богато проиллюстрированы цветными картинками для взрослых. Внимание они бы действительно привлекли, но отнюдь не к теореме Коши. Как было сказано еще в 60-е Маршаллом Маклюэном: «The medium is the message». И хотя до сих пор не стихают споры, что же действительно имел в виду именитый философ медиа, его формулу можно интерпретировать и так: развлекательное медиа несет развлекательное послание, а отнюдь не приглашение глубоко задуматься над смыслом жизни. Поэтому все ссылки на необходимость подсластить пилюлю, увы, «не катят». Настоящая мысль в развлекательные одежды не рядится, а пребывает в форме текстов, которые и являются идеальным, если не единственным средством ее фиксации. И, о чудо, такие тексты обладают способностью к производству других мыслей, которые так же могут быть закреплены в виде текста — чудеса и диковины! передай дальше! Конечно, памятны времена, когда и развлекательная литература несла в себе и мысли, и знания, и воспитательный посыл. Но подобная эклектика была обусловлена скудностью иных форм развлечений, а также специфической аудиторией, которую сама жизнь заставляла видеть не только текст, но и считывать подтексты на полметра вглубь. Прекрасный образец — произведения братьев Стругацких. И хотя времена радикально изменились, эти требования легкости, «вкусности», развлекательности теперь оборачиваются против самой литературы. Она словно динозавр продолжает топать по земле, не замечая, что ее яйца давно сожрали землеройки, а вокруг рыщут теплокровные и весьма быстрые хищники. Увы, но скорость метаболизма у электронных медиа заведомо выше, чем у книг. Меры сложности Но что такое сложность литературы? Можно ли ее вообще определить объективно или это феномен субъективного восприятия? Для кого-то «Три толстяка» Олеши окажутся чересчур сложными, а кто-то будет с удовольствием не один раз перечитывать «Человека без свойств» Музиля. Представляется правдоподобным, что сложность текста определяется плотностью его интра- и интертекстуальных связей. Вспомните «Имя розы» Умберто Эко, где содержание исчезнувшего труда Аристотеля о поэтике восстанавливали по тем упоминаниям, которые содержались во множестве других трудов более поздних авторов. В этом смысле литературное произведение представляет собой нечто вроде голографического изображения, информация о котором не только записана в самой книге, но и частичками — в виде явных и неявных ссылок, коннотаций, образов, метафор — содержится во множестве иных книг. И чем полнее можно изначальный источник восстановить по таким вот интертекстуальным связям, тем более высокой сложностью обладает произведение. Это что касается книг, которые уже давно вошли в культурный оборот человечества, в его ДНК. Но если литературное произведение только написано? Если никто на него не ссылался, что тогда определит ее сложность? Плотность интратекстуальных связей. Это то, как книга сама себя вписывает в окружающий ее культурный контекст, сколько ниточек протянуто от текста к иным книгам, фильмам, картинам, историческим фактам, да чему угодно, что составляет человеческое бытие. Сюда же следует добавить и то, как произведение позиционирует самое себя в рамках культурного контекста, словно змей Уроборос, кусающий собственный хвост. Конечно же, в этом случае мы заведомо абстрагируемся от определения культурной ценности книги. Ибо сложность и литературная ценность книги все же несколько разные вещи. Сложность — необходимое, но отнюдь не достаточное условие, определяющее качество литературного произведения. Чтение книги — вот работа, чтение книги — вот это труд С субъективной точки зрения сложность книги определяется тем, насколько текст оказывает сопротивление читателю. Опираться можно лишь на то, что сопротивляется, а нам необходима точка опоры, дабы перевернуть собственный интеллект, настроить на продуктивный режим. В философии практикуется прием сознательного утруднения текста, что делается не из снобизма или ради пущего наукообразия, дабы отпугнуть всех непосвященных. Утруднение позволяет максимально замедлить восприятие текста, дабы радикально повысить качество понимания. По сути мы размениваем скорость на глубину — своего рода «золотое правило интеллекта». Такую книгу невозможно «проглотить» за один вечер или пару часов. Она требует от читателя ощутимых затрат труда и нередко подручных средств в виде блокнота, карандаша, энциклопедии, но в обмен на это дает совершенно иное качество наслаждения от прочитанного. Опять же, в качестве примера можно привести роман Томаса Пинчона «Радуга гравитации», интратекстуальная сложность которого достигает такого уровня, что объем комментариев к ней не уступает весьма объемистому оригиналу (около тысячи страниц), а многочисленная когорта поклонников продолжат отыскивать в этом тексте все новые и новые отсылки, намеки, аллюзии. Как результат, сейчас уже вряд ли хоть одно серьезное исследование современной американской литературы обходится без упоминания данного шедевра, не говоря о многочисленных прямых и косвенных отсылках к роману в художественных произведениях совершенно разных жанров — от киберпанка до исторических исследований. В какой-то степени похожий эксперимент, но с искусственно сгенерированной интратекстуальностью, осуществил Д. Галковский, создав «Бесконечный тупик» — огромный перекрестный комментарий к крошечному тексту. Мензура Зоили Конечно, автора этих строк достаточно просто уличить в стремлении к элитаризму. Не будем отрицать, именно об этом и речь — на новом витке диалектической спирали исторического развития мы вновь придем к состоянию Средневековья, где чтение станет занятием для весьма узкой группы лиц. Но это будет определяться отнюдь не тем, что остальные окажутся намеренно кем-то или чем-то отрезаны от живительного источника литературы. Нет. Большинству это просто будет неинтересно. Их нехитрые потребительские предпочтения с лихвой удовлетворят компьютерные игры, сериалы, социальные сети и другие подобные медиа, которые еще только будут изобретены. В этой связи опять же вспоминается Рэй Брэдбери с его романом «451 градус по Фаренгейту», где главный герой, который начисто лишен навыка восприятия художественной литературы, пытается читать книгу и ничего в ней не может понять, хотя вроде бы и буквы, и слова знакомы. Для подобного неофита даже самый средний текст будет обладать запредельной сложностью. Кстати, свежая экранизация указанного произведения тоже как бы намекает на его грядущую актуализацию. Понимаю, что затрагиваю здесь ту самую проблематику, о которой написано еще в «Хромой судьбе» — измерение художественной ценности текста, но такова, видимо, судьба писателя: попытки выявить волшебный критерий, который отделяет произведение искусства от посредственной поделки. Без «мензуры Зоили» жизнь не та... Облик грядущего Тенденция постепенного, можно сказать ползучего усложнения литературных произведений вполне ощущается на западном книжном рынке. И дело тут не в особой культурной просвещенности западных потребителей литературы: число ценителей «странного» и у нас, и у них в процентном отношении должно примерно соответствовать. Но здесь сказывается несопоставимость масштабов западного книжного рынка, его развитости, сегментированности, разнообразия и благоустройства, и рынка отечественного. Причем подчеркну — дело даже не в количественных показателях, а в качественных, инфраструктурных. У нас же, как заметил один уважаемый редактор уважаемого издательства, то, что будет издано, определяет даже не издательство, а Его Величество Оптовик. Сказано исчерпывающе о ближайших перспективах отечественной сложной литературы. Что ж, заграница нам поможет, хотя во все времена считалось, что лучше помогать себе самому, ибо бойтесь данайцев... «Это не твой зуб. Это даже не МОЙ зуб. Это ИХ зуб!» Сложная литература рядится в одежды интеллектуального мэйнстрима, навороченной космооперы и киберпанковского боевика. И если так, на глазок, исключительно по ощущениям, в первом случае идет наращивание преимущественно интертекстуальности, тогда как во втором — интратекстуальности, когда выстраивается чертовски сложный мир с весьма непростой инфраструктурой внутренних взаимодействий. Нередко подтягиваются и облачаются в литературные формы новейшие концепции математики, теоретической физики, философии (см. романы Питера Уоттса). Знак качества Общим местом стали разговоры о невероятном усложнении мира, в котором мы живем. А потому литература, как одно из зеркал, в которое смотримся мы и мир, делая когнитивное «селфи», не может не пытаться отражать эту сложность своим весьма разработанным и мощным инструментарием — тысячелетия развития все же «не пропьешь». И если это зеркало разбить, как лишнее, то не разлетятся ли его осколки по всему миру, попадая нам в глаза и заставляя воспринимать реальность в искаженном виде? Ну, сказку Андерсона, наверное, все читали. Литература — наиболее мощный и насыщенный информационный поток, который складывается из ее содержания как такового, а также из упомянутых нами интер- и интратекстуальных связей. Если говорить об интернет-контенте, то его информационная насыщенность складывается, прежде всего, из массива доступной информации, но информационная плотность и качество информации в нем, конечно же, не идет ни в какое сравнение с книгами. Что далеко ходить: большая часть качественной информации в интернете позаимствована из тех же книг — художественной литературы, научпопа, научных трудов. Попробуйте навскидку привести пример качественного информационного контента, рожденного исключительно самодостаточным бурлением интернет-вод. Вероятность, сравнимая с вероятностью рождения бактерии из первичного бульона, как это произошло на нашей матушке Земле. Ну так для этого понадобились миллиарды лет! Собственно, информационная насыщенность литературы и приводит к тому, что у нее возникает уникальное качество порождать, высекать, производить мысль в человеке, поскольку энергетические затраты на подобный процесс так велики, что человек предпочитает вообще отключать в себе данную способность. Другие продукты современных медиа подобной плотностью не обладают, ибо субстанция мысли в них в лучшем случае разжижена той самой пресловутой развлекательностью, а в худшем — ничего, кроме нее, не содержит. Кстати, именно в этом видится и причина того, почему до сих пор не удалось получить жизнеспособный гибрид от скрещивания сетевых возможностей и литературных практик — даже пресловутый гипертекст не смог оживить сонм нежизнеспособных помесей сетературы. Все они умирали еще при рождении, а если кто-то и остался жить, то в страшных мучениях. Вопросы, вопросы, вопросы Любопытно поразмышлять, а сохранит ли новое содержание литературы при качественном росте своей сложности привычную нам форму? Имеется в виду, конечно, не носитель, ибо сегодня книги можно читать в разных форматах — что в материальном, что в электронном — а вид литературы, ее формы и жанры. Сохранятся ли проза и поэзия как нечто раздельно существующее? Останется ли роман, повесть или рассказ? Бытописание, фантастика, боевик, детектив, любовный роман? Интуитивно представляется, что литература грядущего все же будет существенно отличаться от привычного нам вида. Возможно, мы окажемся в положении того же пожарника Брэдбери, который впервые взялся читать роман вместо того чтобы его сжечь, но ничего не понял? Или литература станет той самой «игрой в бисер», настолько далеко эволюционировавшей в сторону от иных медиа дабы предохранить себя от исчезновения, что вообще не покажется нам литературой, как когда-то картины импрессионистов, нарисованные за один выход на природу, признавались ничего не стоящей мазней? Как читать для вечности Конечно, умение видеть и считывать интер- и интратекстуальные связи зависит от уровня образования, начитанности субъекта, вступающего с книгой во взаимодействие. Так для кого-то Стругацкие будут выглядеть архаикой только потому, что энное количество таких связей он не будет понимать и не будет воспринимать. Для такого читателя текст предстанет в вырожденном состояние — как сюжет о приключениях тела, подчас не слишком интересный, вторичный, растасканный по частям по другим книгам. А если учитывать, что существенная часть референций тех же Стругацких относится все же к реалиям советской действительности, то тут даже и уровень образования не слишком поможет. Читателю надо быть человеком, знающим реалии СССР не понаслышке. Собственно, именно поэтому еще в бытность работы над «Улиткой на склоне» авторы усиленно размышляли, что и как писать, пока в одном из писем Б. Н. Стругацкий не сформулировал это в чеканной фразе: «Писать надо для вечности». Очевидно, что любое произведение вписано в контекст той действительности, которая окружала автора, и энное количество измерений интра- и интертекстуальных связей порождены этой действительностью. И чем выше эта доля, тем более конъюнктурным получится произведение. Оно может пользоваться большим успехом у современников, но совершенно не пережить своего времени. Такая книга стареет и быстро умирает. А если с нее когда-то и стряхнут пыль, то скорее для того, чтобы использовать в качестве объекта исторических изысканий, нежели для получения эстетического наслаждения. В качестве примера на ум приходят такие неплохие советские писатели, как Юрий Трифонов и Владимир Тендряков, которые в свое время считались потрясателями умов советской интеллигенции, а ныне почти забыты. Избыточность человека Литература как источник мысли, как машина по производству мыслей должна быть избыточна, равно как и человек, который ее использует, должен быть избыточен хотя бы в части своего образования. Классическое образование, которое сейчас признается чрезмерным и даже вредным, расточительным, преследовало во многом ту же цель, что и автор сложной книги: нарастить в человеке объем внутренних и внешних связей, ассоциаций из совершенно различных областей науки и культуры. Кто-то может возразить и даже привести примеры, как самая массовая и в общем-то пустая литературная или кинозалипуха внезапно становится объектом довольно-таки ощутимых философских и интеллектуальных медитаций. Есть известная серия книг «Имярек и философия», например «Гарри Поттер и философия». Так откуда авторы таких исследований извлекают небанальные мысли, если первичный объект не может похвастаться ни богатой интра-, ни интертекстуальностью? Очень просто: данные связи в них привносит сам субъект. Сам исследователь, читатель настолько плотно насыщен такими связями, что для производства мысли вполне достаточно и банального детектива, чтобы начала кристаллизоваться мысль, как выпадают на кристаллики соли другие кристаллики в перенасыщенном растворе. Но пребывать на таком уровне — утомительно, словно бы людену, которому доступны все просторы мироздания, пребывать на уровне человека. Поэтому объектом подобных штудий все же преимущественно выступают и будут выступать произведения с повышенным уровнем сложности. Полный вперед! И если кто-то говорит: «Все, ребята, сдаемся! Бросаем писать книги и идем в сценаристы игр и сериалов», то я со сдержанным оптимизмом все же осмелюсь возразить: «Нет, ребята, мы еще поборемся. А потому — улыбаемся и машем! Улыбаемся и машем!» (с) Питерbook Сетевая публикация (17 февраля 2019 г.): https://krupaspb.ru/zhurnal-piterbook/retsenzii/mihail-savelichev-mashina-po-proizvodstvu-mysli.html
Лена М.: Захар Прилепин. Самое важное, как и прежде, осмысляется в поле словесности // Литературная газета, 2019, №5 от 6-12 февраля, с. 4-5. За четыре года молчания у Захара Прилепина возникли идеи нескольких новых книг. Майор армии ДНР Захар Прилепин (слева) на позициях разведывательно-штурмового батальона на Донбассе, 2017 год – Захар, когда мы с тобой беседовали в прошлый раз, ты был в ДНР и у тебя был свой батальон... Что произошло, почему решил вернуться? – Вы видите там изменение ситуации? Вот и я не вижу. Я начал работать на Донбассе в 14-м как военкор и как гуманитарщик. С 15-го – как советник Главы. С 16-го – как офицер армии ДНР и создатель своего батальона. Мы все тогда были уверены, и я, и мои товарищи, и, Царствие Небесное, Александр Захарченко, что наступление неизбежно. Мы ждали его из месяца в месяц. Я прослужил два года, мой батальон сменил четыре передовых позиции – и мы не сдвинулись вперёд ни на метр. Приказа не было. В какой-то момент я совершенно спокойно понял, что эта ситуация может продлиться ещё даже не год, а лет пять. Вот сейчас Порошенко себя переизберёт – и пять лет будет длиться позиционная война, как последние три года. В общем, в какой-то момент я прямо сказал Бате (позывной Захарченко) и братве: будет наступление – я вернусь. А так – мне сегодня 43 года, и три года я прожил в Донецке. Когда я уезжал, младшей дочери было четыре, а вернулся в Россию, ей – уже семь. То есть я ещё пять лет отслужу – и ей будет двенадцать. Всё это диковато. В моём возрасте – точно. «Захар, а что ты делал с сорока до пятидесяти?» – «Стоял под Сосновкой, на Мариупольском направлении, похоронил роту бойцов, ещё рота – инвалиды». – «А результаты какие?» – «Какие – стоим насмерть. Собираюсь встретить здесь шестидесятилетний юбилей». – Понятно, что у жителей Новороссии накопилась усталость от этой бессмысленной, затянувшейся войны. Как думаешь, что будет дальше? Ну, скажем, в ближайшие два-три года? – У меня нет ответа. Дело в том, что через месяц, после того как я ушёл – в сущности, даже не демобилизовавшись, я до сих пор состою в армии ДНР, – погиб Захарченко. Теперь, воспользовавшись его смертью, на Донбасс заходит разнообразный и весьма алчный бизнес, в том числе тот, с которым Захарченко боролся и который видеть на территории республики не желал. Идёт жесточайший передел. За всем этим я тоже не очень хочу наблюдать. И прогнозировать сейчас что-то сложно. Теперь определяют всё какие-то иные силы, от которых я очень далёк. Пока был жив Захарченко – при всём том, что далеко не всё шло гладко, – я был уверен, что республика будет и никто её никогда в Украину не запихнёт. Теперь я ни в чём не уверен. Но всё-таки надеюсь, конечно. Там моя родня, там мои близкие, там мои бойцы. Стоят сейчас на самом тяжёлом направлении – гора Дерзкая там есть. Сорок метров до позиций ВСУ. Мы на постоянной связи с бойцами. – Что ты думаешь о религиозной ситуации на Украине? К чему может привести этот раскол и кому он выгоден? – Выгоден украинской власти – Порошенко получил плюс два процента рейтинга от своей автокефалии. Учитывая то, что у него рейтинг был четыре процента – это цифра, это пополнение. Курочка по зёрнышку клюёт. Основная его стратегия – ненависть к России. На Украине процентов 15–20 населения этой ненавистью инфицировано, он с ними и работает. Другой вопрос, что мы в России – и власть, и церковь – оказались не готовы к происходящему. Хотя все мы отлично знали, что за процессы идут. Я, как советник Захарченко, предлагал ему один из вариантов разрешения этой проблемы, он с этим вариантом ездил в один большой город, к большим людям – и договаривался. Но я пока не вижу результатов. Вообще никаких. Предпочитаю думать, что я просто чего-то не знаю. Потому что на наших глазах происходит катастрофа. И если мы её не остановим, РПЦ ужмётся до размеров Российской Федерации. – Знаю, что ты пишешь новый роман. О чём он? Используешь ли ты там полученный на войне опыт? – Да, уже написал. Пока не буду рассказывать. Роман выйдет в марте, уже верстается. Я четыре года не писал художественной прозы, так что… помолчу ещё немножко. Будет издана книга – поговорим. – А новые биографии пишутся? Кто уже в работе и о ком ещё планируешь написать? – Да, я в самом начале войны заключил договор на биографию Сергея Есенина. Хотел её написать к юбилею поэта – к 2015-му. Но уехал на Донбасс и всю работу забросил. Вернулся к ней совсем недавно. Работаю с огромным удовольствием. О Есенине написаны сотни книг, дюжина из них – очень любопытны, но, да простят меня их авторы, Есенин очень часто оставался заложником авторских концепций – советских или антисоветских в первую очередь. Хочется этого избежать. Есенин у меня уже в 1921 году. Уже к Айседоре переехал жить на Пречистенку. – Не могу не спросить о твоём назначении заместителем художественного руководителя МХАТа им. Горького по литературной части. Было ли это назначение для тебя неожиданностью? И чем предполагаешь заниматься на новом посту? – Тема эта возникла, когда я ещё был на Донбассе, прошли какие-то консультации на уровне Министерства культуры. Но я прямо сказал: видите, где я, а где МХАТ. Но они, видимо, и не торопились с решением, вынашивали его. Через год, когда я вернулся, снова эта тема возникла. Естественно, главным условием ставилось, чтоб всё предварительно было проговорено с Татьяной Дорониной. Насколько я знаю, всё прошло достаточно спокойно. Потом уже я встречался с Татьяной Васильевной – она очень тепло ко мне отнеслась и сказала очень добрые напутственные слова. Там были свидетели, которые могут это подтвердить. Что касается планов, то они, признаюсь, огромны. Я хочу сделать постоянную поэтическую площадку. Там будет иметь место двухсоставная деятельность. Одна часть – концерты современных поэтов, вторая – лектории и чтения классиков Серебряного и золотого века. Это моя тема. Скрывать не стану, у нас большинство площадок маркированы либеральной нашей диссидой – в то время как множество сильнейших русских поэтов где-то на облучке едва помещаются. Смею надеяться, что мы создадим новый центр притяжения – в поэтическом смысле. Отдельные идеи – по созданию такого же центра притяжения, но в музыкальном смысле. Следующее: перенос современной прозы на сцену. Вот пока три направления, о которых готов говорить. На самом деле их куда больше. – Чего, на твой взгляд, не хватает современному театру и конкретно МХАТу им. Горького? Кого из современных писателей будешь рекомендовать включить в обновлённый репертуар? – Я буду вести переговоры с теми писателями, которых считаю главным составом современной русской прозы. Евгений Водолазкин, Алексей Иванов, Александр Терехов, Михаил Тарковский, Алексей Варламов, Олег Ермаков, Павел Крусанов, Марина Степнова. Но это только поколение пятидесятилетних. Пожалуй, именно этого и не хватает. Потому что постреволюционный МХАТ сто лет назад начинался ровно с той же точки: в театр срочно призвали ведущих писателей того времени. Это были: Михаил Булгаков, Валентин Катаев, Всеволод Иванов, Леонид Леонов. И они создали сцепку: театр и время, театр и наступившая эпоха. Наши сегодняшние задачи схожи. – В интереснейшем сборнике «Как мы пишем», где писатели раскрывают секреты мастерства, есть и твой текст «О себе». Ну, это такая краткая биография в увлекательной форме. А если говорить о процессе создания текста, то как пишешь именно ты? Как долго идёт подготовительный период? Где находишь своих героев, сюжеты? Насколько кропотливо работаешь с языком: долго ли подбираешь эпитеты, ищешь сравнения или всё это выстраивается само собой? – Это всегда по-разному. «Обитель» я писал почти четыре года. Первые полтора года собирал и обдумывал материал и ещё два года кропотливо, по десять часов в сутки, работал. Там многое надо было сверять, на полу возле кровати у меня всегда лежали десятки раскрытых книг, журналов, кипы распечаток из архивов. А новый роман... Новый роман я три года проживал. Поэтому я написал его за 25 дней. Он весь у меня внутри был. И все эпитеты уже были готовы. Я просто решил всё это записать. – По твоему собственному выражению, ты «получил все мыслимые литературные премии». Чего ещё ждёшь в своей писательской карьере, если можно так выразиться? – Ну, я в таком возрасте, что могу уже позволить себе не думать о карьере. Четыре года я почти не писал, а планы копились. У меня уже лежит в голове один исторический роман, один сборник рассказов, одна повесть, продолжение «Взвода» – о русских литераторах, воевавших на самых разных войнах, от Лермонтова до Гумилёва, продолжение «Книгочёта» – портрет современной словесности за текущее десятилетие, ещё одна большая биография ещё одного русского гения… Короче, лет на десять работа расписана. – Ты отец четверых детей. У тебя множество проектов в различных творческих сферах (передачи на телевидении, Хутор Захара Прилепина и т.д.). Да ещё и пишешь книги. Вот скажи: как ты всё успеваешь? И где берёшь силы – и физические, и духовные? – Я очень мало чего успеваю. Но если как-то попытаться ответить, то… У меня всегда хорошее настроение. Я работаю каждый день. Я быстро работаю. Я никогда и никуда не опаздываю. И любую работу делаю в срок. Не «буря и натиск», а дисциплина и порядок. И никакого вдохновения. Жизнь сама по себе вдохновение. Тем более, едва подумаешь, что возможна «перестройка-2», работать хочется втрое больше. – И последний вопрос, отчасти риторический: есть ли будущее у русской литературы и, как думаешь, будут ли читать книги лет, скажем, через сто?.. – Конечно, будут. Всё в порядке. Не верьте никаким пессимистическим прогнозам. Весь этот бум с социальными сетями пройдёт. Самое важное, как и прежде, происходит и осмысляется в поле словесности. Остальное преходяще. Беседу вела Анастасия Ермакова (с) Литературная газета На пресс-конференции нового руководства МХАТ им. Горького, 2019 год
Лена М.: Алексей Сальников: Всё, что нас не убивает... Самое главное в работе над книгой – не наложить на себя руки в ожидании ответа от редактора // Литературная газета, 2019, №27 от 3-9 июля, с. 9. Алексей Сальников – новое имя в современной литературе. Два года назад широкую известность ему принёс роман «Петровы в гриппе и вокруг него». Новый роман «Опосредованно» также вызвал живой интерес у читателей и критиков. О наркотической прозе, заросшей тропе в большую литературу и небанальных образах писатель рассказал «ЛГ». http://www.fantlab.ru/blogarticle61698 Беседовала Валерия Галкина (с) Литературная газета «ЛГ»-досье Сальников Алексей Борисович родился в 1978 году. Стихи и проза публиковались в журналах «Урал», «Волга», «Воздух», «Дружба народов», «Искусство кино» и многих других. Автор нескольких книг прозы, трёх поэтических сборников, участник трёх антологий современной уральской поэзии под редакцией В. Кальпиди. Лауреат премии «Литературрентген» 2005 года в главной номинации. Получил приз критического сообщества премии НОС за роман «Петровы в гриппе и вокруг него», за эту же книгу получил премию «Нацбест». Живёт и работает в Екатеринбурге.
Лена М.: Жанрово-стилевые искания в художественной литературе Материалы Всероссийской научной конференции Астрахань, 25 апреля 2019 г. Астрахань : Астраханский государственный университет, 2019. 150 с. 10 экз. 5-9926-1153-3 В сборнике содержатся материалы, освещающие актуальные вопросы жанрологии, динамику стилевых исканий в русской и зарубежной литературе. Адресовано преподавателям-филологам, студентам, аспирантам гуманитарных специальностей. В.Д. Миленко. К проблеме жанровой трансформации пикарески 5 Е.А. Шкурская. Рецепции сюжета об Амуре и Психее в ирои-комической поэме И.Ф. Богдановича «Душенька» 9 Е.В. Суровцева. «Письмо властителю» в русской литературе XIX–XX веков и его жанровые модификации 13 З.Н. Поляк. Жанр «записок» в документальной и художественной прозе 19 В.В. Анищенко. «Ночные» стихотворения М.Ю. Лермонтова в аспекте асомнической проблематики 22 В.А. Пушкина. Парадоксы «повреждённого»: образ главного героя в одноимённой повести А.И. Герцена 26 И.Н. Свечникова. Изучение вставных конструкций в жанре притчи в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» в 10 классе средней школы 29 Д.У. Шартуова. Стилистические аспекты характеристики персонажей в повести Ф.М. Достоевского «Двойник» 33 А.М. Шахбанова. Циклообразующие элементы в «Лете» А.А. Фета 35 М.Е. Терская. Музыкальные аллюзии и реминисценции в повести И.С. Тургенева «Клара Милич» 37 С.Э. Сарыева. Традиции рождественской прозы Ч. Диккенса в святочных рассказах Н.С. Лескова 40 В.А. Карачалова, С.А. Тихонова. Особенности передачи эмоционального состояния персонажей пьесы Б. Шоу «Профессия миссис Уоррен» на русский язык 42 И.Ю. Целовальников, Н.В. Целовальникова. Приёмы лирической прозы А. Ремизова 47 М.А. Рыбакова. Центральные флористические образы в лирике И.Ф. Анненского 51 О.П. Гаврилова. Жанровые традиции англо-шотландской средневековой баллады в стихотворении А.А. Ахматовой «Сероглазый король» 54 А.Г. Близгарева. Мортальные мотивы и образы в стихотворении Н. Клюева «Брату» 56 Г.Г. Исаев. Лирический герой книги А. Кусикова «Зеркало Аллаха» 61 К.М. Юмаева, Л.В. Спесивцева. Жанровые доминанты «маленьких поэм» С.А. Есенина 69 Я.А. Кадин, Л.В. Спесивцева. Трансформация образа чёрного человека в творчестве С. Есенина 71 О.Ю. Севастьянова, Л.В. Спесивцева. Художественные функции анималистических образов в очерках А.И. Куприна 74 М.Ю. Белоусова. Детский игровой фольклор в творчестве поэтов-обериутов Д. Хармса и А. Введенского 78 К.И. Ишбирдиева, Л.В. Спесивцева. Образ поэта в пьесе М.А. Булгакова «Александр Пушкин» 81 Ю.М. Купцова. Синестетические комплексы в рассказах В. Набокова 83 В.А. Яковлева. Роман Е. Замятина «Мы» как пародия на идеи пролеткульта 85 В.А. Емельянов. Главная книга как форма повествования о себе и жизни своей 88 А.С. Абрамов. Истоки абсурдистского мироощущения Альбера Камю 93 А.О. Ищанова. Семантика красного цвета в лирике В. Высоцкого 97 Б. Фатхи. Акустические и ольфакторные образы в цикле рассказов Г.-Х. Саэди «Скорбящие Байала» 100 А.Г. Мендагалиева. Семантика метафор и сравнений в романе С. Кинга «Кэрри» 102 Е.Е. Завьялова. Жанровые особенности хроники Ф.Н. Горенштейна «На крестцах» 104 М.В. Норец. Особенности развития жанра фэнтези 108 Р.Э. Растунцев. О феномене скандинавской мифологии в современном русском фэнтези 111 В.И. Гресь. Комикс как жанр визуальной литературы 114 А.В. Жилина. Рецепция дебютного детективного романа: противоречия между массовым читателем и профессиональным сообществом (на примере первой книги Ю Несбё «Нетопырь») 116 В.Н. Майор, М.Т. Рахметова. «Страшилки» и «анти-страшилки» в творчестве В. Роньшина и С. Седова 121 А.В. Гусарова. Двоемирие в пьесе О. Богаева «Башмачкин» 125 Т.А. Кузнецова. Трансформация жанрового канона романа воспитания в романе Д. Митчелла «Лужок чёрного лебедя» 128 Б. Ла Грека. Идеи Луиджи Пиранделло в романе Бориса Акунина «Весь мир – театр» 133 А.В. Алхутова. Черты экспрессионистской поэтики в повести В. Сорокина «Метель» 135 А.А. Джундубаева, Ж.Ж. Изтаева. Жанрово-стилевые стратегии в прозе Ильи Одегова 138 Е.А. Савочкина. Жанровые особенности романа Е. Севастьяновой «Поместье чёрного лорда» (в сравнении с «Джейн Эйр» Ш. Бронте) 144 Сведения об авторах 148
Лена М.: Уильям Шекспир. Сонеты. Перевод с англ. Михаила Кузмина. Вступление Игоря Шайтанова // Иностранная литература, 2022, №8, с. 201-213. Поэзия. Моя оценка 9.0 из 10. Настоящая литературная сенсация - первая публикация легендарных переводов (считавшихся утраченными и заново обнаруженных) сонетов 1-17.
Лена М.: Анастасия Житинская. Маленький человек растёт // Вечерний СПб, 2022, №28 от 15 декабря, с. 12. Статья. Моя оценка 7.0 из 10. О романе Евгения Водолазкина "Чагин".
Лена М.: Дмитрий Иванов. Блок вернулся в город // СПб ведомости, 2023, №1 от 9 января, с. 2. Статья. Моя оценка 6.0 из 10. Об открытии памятника самому петербургскому поэту.
Лена М.: Вадим Михайлов. По следам двух капитанов // СПб ведомости, 2022, №246 от 29 декабря, с. 3. Статья. Моя оценка 6.5 из 10. Об открывшейся в особняке Румянцева выставке, посвящённой "Двум капитанам" Вениамина Каверина. Воспроизведён один из множества экспонатов: Александра Якобсон. Капитан Татаринов. Эскиз иллюстрации к первому изданию 1940 года.
Лена М.: Уильям Шекспир. Избранные сонеты. Перевод Ольги Бардышевой // Нева, 2012, №12, с. 170-173. Моя оценка 7.5 из 10. Переведены сонеты: - 22 - 29 - 38 - 57 - 58 - 102 - 147
полная версия страницы